Королева бурь

Эротические образы снова принялись мучить его, но на этот раз он без труда справился с ними.

— Ты мало что знаешь о мужчинах, не так ли, чиа?[15]

Она покачала головой.

— Откуда? А теперь, наверное, и не узнаю… — В ее словах прозвучала такая печаль, что, несмотря на свою решимость, Эллерт ощутил смутное сожаление.

— Ложись и спи, если хочешь, — предложил Хастур.

— А разве ты не будешь спать? — наивно спросила девушка.

Он натянуто рассмеялся:

— Я посплю на полу. Мне приходилось спать и в худших местах, а здешний ковер просто роскошь после каменных келий Неварсина. Да благословят тебя боги, Кассандра, за твое согласие!

Она слабо улыбнулась:

— О, меня долго учили, что долг жены — во всем повиноваться мужу. Хотя это не то повиновение, которого я ожидала, однако я остаюсь твоей женой и буду делать то, что захочешь. Спокойной ночи, муж мой.

В ее словах прозвучала легкая ирония. Вытянувшись на мягком ковре, Эллерт призвал на помощь всю свою выдержку, отточенную годами практики в Неварсине, и полностью изгнал из разума все образы любящей Кассандры. В сознании не осталось ничего, кроме решимости. Но однажды перед рассветом показалось, что он услышал женский плач, очень тихий, словно приглушенный шелковыми одеялами и подушками.

На следующий день они отбыли в Башню Хали, где и провели следующие шесть месяцев.

8

В Хеллерах снова наступила весна. Донел Деллерей, прозванный Рокравеном, стоял на крепостной стене замка Алдаран, погрузившись в праздные думы о том, почему родоначальники клана Алдаранов построили цитадель на этой скале. Ответ был прост: замок главенствовал над окружающей местностью. Склон круто опускался в долину, а затем мало-помалу поднимался к отдаленной горной гряде, где не обитало ни одно человеческое существо — лишь трейлмены и полулегендарные чири дальних Хеллеров, застывших под шапками вечных снегов.

— Говорят, — пробормотал он вслух, — за самой дальней из этих гор, так далеко в снегах, что даже самый искусный скалолаз не найдет верную тропу через пропасти и ледники, есть долина вечного лета, куда отступили чири после прихода детей Хастура. Поэтому мы и не видим их в наши дни. Зато там они правят вечно, бессмертные и прекрасные, поют свои странные песни и видят чудесные сны.

— Неужели чири действительно так прекрасны?

— Не знаю, сестренка, — ответил Донел. — Я никогда не видел их.

Недавно ему исполнилось двадцать лет. Он был высоким, худым и гибким, как хлыст, с выдубленной загорелой кожей — стройный и серьезный молодой человек, на вид казавшийся старше своих лет.

— Но когда я был еще очень мал, мама однажды рассказывала, что видела чири в лесу за деревом — прекрасную, словно Благословенная Кассильда, — продолжал Донел. — Говорят также, что если какой- нибудь смертный сможет достичь долины, где обитают чири, отведает их пищи и выпьет воды из волшебных источников, он тоже обретет бессмертие.

— Ну нет! — фыркнула Дорилис. — Теперь ты рассказываешь мне сказки. Я уже слишком взрослая, чтобы верить подобным вещам.

— О да, ты такая старая, — поддразнил Допел. — С каждым днем я вижу, как твоя спина все больше горбится, а в волосах появляются седые пряди.

— Я достаточно взрослая для церемонии обручения, — с достоинством возразила сестра. — Мне одиннадцать, а Маргали утверждает, что я выгляжу на все пятнадцать.

Донел окинул ее долгим, оценивающим взглядом. В самом деле: в одиннадцать лет Дорилис была уже выше многих взрослых женщин, в ее стройной фигуре угадывались округлые зрелые формы.

— Не уверена, хочется ли мне обручиться, — продолжала Дорилис, неожиданно надувшись. — Я совсем не знаю кузена Даррена. Ты знаком с ним, Донел?

— Да, знаком, — ответил Донел, помрачнев. — Он воспитывался здесь со многими другими ребятами, когда я был мальчиком.

— Он красивый? Добрый и обходительный? Он нравится тебе, Донел?

Тот открыл было рот для ответа, но так ничего и не сказал. Даррен был сыном Ракхела, младшего брата лорда Алдарана. Микел, лорд Алдаран, не имел сыновей, и этот брак будет означать, что их земли объединятся; именно так создавались когда-то Великие Домены. Было бы бессмысленно настраивать Дорилис против ее нареченного из-за мальчишеских обид.

— Ты не должна судить по моему отношению, Дорилис. В то время мы дрались и соперничали. Но теперь он повзрослел, как и я. Да, полагаю, его можно назвать красивым.

— Мне это кажется нечестным, — неожиданно заявила Дорилис. — Ты был моему отцу больше чем сыном. Да, он сам так говорил! Почему ты не можешь унаследовать его поместье, раз у него нет собственных сыновей?

Донел принужденно рассмеялся.

— Когда ты вырастешь, то будешь лучше разбираться в таких вещах, Дорилис. Я не прихожусь кровным родственником лорду Алдарану, хотя он был добр ко мне, и не могу ожидать большего, чем участи приемыша, — и то лишь потому, что он обещал нашей матери позаботиться обо мне. Я не ищу большего.

— Какой глупый закон! — с негодованием воскликнула Дорилис.

— Смотри, Дорилис. — Донел заметил в ее глазах гневные искорки. — Вон там, между холмами скачут всадники со знаменами. Это лорд Ракхел и его свита. Они едут к замку на обручение. Тебе нужно бежать к няне и как следует подготовиться к встрече с ними.

— Хорошо. — Внимание Дорилис отвлеклось, но на верхней ступени лестницы она обернулась и скорчила гримаску. — Если Даррен мне не понравится, то я не выйду за него замуж — слышишь, Донел?

— Слышу, — ответил он. — Но это речи маленькой девочки, чиа. Когда станешь женщиной, в тебе будет больше здравого смысла. Твой отец тщательно подбирал подходящего супруга. Он не принял бы решения, если бы не убедился, что это наилучший выбор для тебя.

— О, я слышала это много раз, от отца и от Маргали. Они говорят то же самое: я должна делать то-то и то-то, а когда вырасту, пойму, зачем это нужно. Но если мне не понравится Даррен, я не выйду за него замуж, а ты прекрасно знаешь, что никто не может заставить меня сделать то, чего мне не хочется!

Она топнула ногой, вспыхнув от детского гнева, и побежала вниз по лестнице, во внутренние покои замка. Вдалеке, словно эхо ее слов, раздался раскат грома.

Юноша остался стоять у парапета, забывшись в тягостных раздумьях. Дорилис говорила с бессознательным высокомерием любимой и изнеженной дочери лорда Алдарана. Но дело было не только в этом, и даже Донел невольно ощутил ужас, услышав непреклонную решимость в голосе младшей сестры.

«Никто не может заставить меня сделать то, чего мне не хочется!» В этих словах заключалась жестокая истина. С самого рождения никто не осмеливался всерьез перечить Дорилис из-за странного ларана. Никто не знал пределов таинственной силы, ни у кого не хватало мужества сознательно провоцировать ее. Даже когда малышку еще не отняли от груди, каждый, кто прикасался к ней против ее воли, чувствовал болезненные электрические разряды. Но слухи среди слуг и сиделок разрастались до неимоверных размеров, облекаясь в форму страшных историй. Когда Дорилис, еще будучи ребенком, кричала от гнева, голода или боли, над замком гремел гром и сверкали молнии. Все при дворе лорда Алдарана боялись ее гнева. Однажды, когда на пятом году жизни лихорадка уложила ее в горячечном беспамятстве на несколько дней и девочка не узнавала даже Довела и отца, молнии с дикой яростью сверкали днем и ночью, ударяя в опасной близости от башен. Донел, сам немного умевший управлять молниями, спрашивал себя, какие фантомы и кошмары преследуют сестру в бреду, если она так отчаянно борется с ними.

К счастью, с годами она, как и любой нормальный ребенок, стала искать любви и нежности окружающих. Леди Деонара, любившая Дорилис как собственную дочь, смогла научить ее некоторым