лестнице.
Стентон смотрел, как она удаляется. Это было грубейшей ошибкой, все в целом. Она, кажется, пережила это спокойно, хотя взгляд ее милых зеленых глаз после всего…
Уиндем опасался, что после всего этого его будет преследовать чувство опустошенности. Он должен был понимать, насколько она беззащитна под этой маской бунтарки. Она действительно свободна духом и капризна, но все-таки она леди, несмотря на свое поведение, леди, заслуживающая лучшего отношения, чем быть изнасилованной им в коридоре.
Алисия вернулась в их спальню. Комната показалась ей сейчас темной и заполненной незнакомой мебелью. Предметы неясно вырисовывались в полутьме, и балдахин кровати угрожающе заколыхался, когда она задела его, проходя мимо.
Алисия прошла к камину и, ухватившись руками за край изящно вырезанного камня, уткнулась лбом в костяшки пальцев.
Она вела себя глупо, очень глупо.
Ощущая босыми ногами мягкий и теплый ковер, она смотрела, как горящие угли бросают красные блики на подол ее платья. Ей казалось, будто она все еще чувствует жар их внезапно вспыхнувшей страсти.
«Ошибка», – сказала она, и он согласился. Но она надеялась, что он будет вести себя по-другому: нежно поцелует ее, поведет наверх и поможет успокоить дрожь в ее теле. Вместо этого он поклонился и ушел, как будто между ними не произошло ничего особенного, кроме приятного тура вальса.
К счастью, она сохранила голову достаточно ясной, чтобы не слишком обольщаться. В ее сердце нет места для девичьих фантазий о вечной любви.
Он просто возбудил – и все еще возбуждает – ее чувства и животную страсть. Она уговорила себя поверить в то, что отдаться этим чувствам – хорошая мысль.
– Как жаль, – прошептала Алисия. – Я ошиблась.
Ей повезло – она с трудом поверила в свое везение, – что это не затронуло ее сердце.
Леди Алисия спала так же, как и жила, – широко, занимая удивительно много места на гигантской кровати, раскинув соблазнительно округлые руки и ноги. В спальне было почти темно, это позволяло Стентону налюбоваться ею досыта. Коса, заплетенная на ночь, растрепалась от ее беспокойного сна, и ее медные кудри, и так редко подобранные, теперь разметались, по шелковой подушке.
Прозрачная ночная рубашка игриво задралась. Даже в тусклом свете камина Стентон мог разглядеть ее розовые соски и темную тень между раскинутыми ногами. Он рисовал себе, как приникает к этим лакомствам прямо через тонкий, как паутина, батист.
Тут до него дошло, что рубашка дорогая. Значит, она купила ее на его деньги. Почему она выбрала такую соблазнительную рубашку? Он был почти уверен, что делить с ним спальню она не собиралась. Ее смятение не было наигранным… по крайней мере, он так думал.
Ради своей репутации? Улыбка тронула его губы, когда он вообразил, как она заказывает в магазине дюжину бесстыдных рубашек и даже получает удовольствие от сплетен, которые, конечно, тут же распространились.
Улыбка исчезла с его лица. Почему она так стремится разрушить даже остатки того, что еще осталось от доброго имени ее семьи? Что такое сделали ей члены семьи, если она так их ненавидит? Как ему быть: жалеть ее или ругать за то, что она стала им чужой?
Она снова переиграла его приобретением этого неглиже. Что за невероятная женщина! Даже их главная задача – не главное для этой непостоянной натуры!
Единственное, что Стентон мог сказать с полной уверенностью о леди Алисии Лоуренс: она отнюдь не глупа.
И еще одно: ее роскошное тело неотвязно преследует его в мечтах, спит он или бодрствует.
Он отвернулся от этого сладкого тела, раскинувшегося, приглашая, на огромной кровати, и провел дрожащей рукой по лицу.
Нет.
Уже много лет назад он поклялся себе: не важно, как бы ему этого ни хотелось, он никогда не будет делать женщину объектом своих темных страстей. Похоже, его постоянные поиски правды многому научили его в любовных делах, и хорошему, и плохому.
Он теперь знал: никогда женщина не бывает такой честной и правдивой, как извиваясь в оргазме, когда не думает ни о чем, кроме наслаждения, полностью открытая ему. И он пользовался этим и сам получал удовольствие, пока женщина не покидала его постель. Но и тогда он сохранял контроль над собой.
«Если ты не можешь понять ее душу сейчас, то, может быть, тебе удалось бы сделать это при других обстоятельствах».
Проклятие!
Но это могло бы и сработать. Возможно, доведя Алисию до пика наслаждения, он смог бы разрушить ее сопротивление его власти.
Стентон уставился на огонь, перед его широко раскрытыми и невидящими глазами рисовались картины: она в его руках, жертва его поисков правды, влажная, и хрипящая, и трепещущая в его власти.
Он не позволит желанию застигнуть его врасплох. Он сам определит время, способ преследования, добычу.
Кульминацию.
«Сделай это. Она дикое, полное жизни существо, она свободна в своих страстях, как ни одна из известных тебе женщин. Используй преимущество ее характера, используй свою сексуальность, чтобы господствовать над ней. Она будет с готовностью, как мягкая глина, подчиняться твоим рукам. Возьми ее. Заставь ее впустить тебя».
Стентон опустился на свою постель на эту ночь – в кресло у камина. Оно оказалось еще менее удобным, чем было на вид, но на душе у него было еще более неуютно. Разум боролся с плотью, логика – с желанием.
Все, что сейчас окружало их, не помогало ему в борьбе с самим собой. Страсти так и кипели вокруг, лишая его привычной сдержанности, проникая сквозь крепостные стены его самоконтроля.
Там, где леди Алисия видела свободу, Стентон видел блокаду. Он чувствовал, как оживают темные стороны его натуры, пробуждаясь после десятилетия мертвого сна. Страстные стоны слышались со всех сторон, ритмичные стуки кроватей и приглушенный, порочный смех в залах пробуждали в его уме темные жадные мысли о пышных белых бедрах, и выступающих красных сосках, и гладких влажных местах со вкусом моря.
Он уставился в расписной потолок спальни невидящими, горящими глазами. Он не мог уйти туда, но оставаться здесь было так же опасно. Тихое, нежное дыхание женщины, готовой на все, доносилось с широкой постели.
Похоже, ночь будет очень долгой.
На следующее утро Алисия внезапно проснулась с тревожным чувством, что за ней наблюдают.
Комната была пуста. Лорд Уиндем оделся и ушел. В камине горел огонь, в комнате тепло, прикрытое крышкой блюдо на маленьком столике источало соблазнительные запахи.
Еда!
Ради одного этого стоило встать с постели. Алисия выскользнула из-под одеяла и прошлепала к столу, не потрудившись накинуть халат. Подняв крышку, она обнаружила яйца, и сосиски, и аппетитные маленькие тосты. В серебряном горшочке не было ничего опасного, только мед. Она улыбнулась. Милый Гаррет. На то, чтобы съесть завтрак, потребовалось меньше времени, чем на то, чтобы полюбоваться им. Алисия приняла освежающую ванну. Расчесала волосы. Потом просто потому, что делать больше было нечего, застелила постель, взбила подушки и убрала все следы ночевки Уиндема в кресле.
Наконец явился Гаррет. Алисия накинулась на него, как голодная собака на кость.
– Слава Богу! Как долго!
Гаррет с сомнением взглянул на нее.
– Я оставил вас спящей всего полчаса назад. Что вам сегодня так не терпится? Уиндем.
Алисия удивленно заморгала:
– Ах, ничего!
Гаррет самодовольно ухмыльнулся.
– Не хочется отвечать на этот вопрос, да?
Она села в кресло, потому что ноги грозили отказать ей совершенно.
– Умираю, как хочу его видеть. Что это значит?
Гаррет закатил глаза, вытаскивая из шкафа соблазнительное зеленое шерстяное утреннее платье.
– Это значит, что вы до смерти хотите его видеть. Ну и что? На него приятно посмотреть. Дама не должна стесняться, если ей хочется остановить взгляд на таком живописном типе, как этот.
Леди Алисия вздохнула.
– Он довольно привлекателен. А я в последнее время встречала не слишком много таких мужчин. Ты ведь не просто привлекательный, ты безумно красив.
Гаррет деловито кивнул:
– Вы правы. – Потом он помог ей надеть платье и усадил на стул у туалетного столика, чтобы сделать ей прическу. – Ну, как вы хотите выглядеть сегодня утром? Как стыдливая самочка или распустить волосы и стать дерзкой девчонкой?
Она посмотрела на свое отражение в зеркале.
– Я сказала бы «бессовестно стыдливой». Больше подходит для дня, как ты считаешь?
В результате он предложил уложить ее волосы в прическу, похожую на ту, что носят другие женщины: несколько длинных прядей небрежно распущены – как будто какой-то мужчина не смог удержаться и припал к ложбинке между ее грудей.
– Джентльмены с ума сойдут, – произнес Гаррет. – Им захочется сделать это, но они не осмелятся.
Обманчиво скромное платье было сшито таким образом, что грудь двигалась свободно, насколько позволяли китовый ус и щетина, а это означало, что было видно много пышного сливочного тела.
– Ого! – одобрительно произнес Гаррет, когда она была одета. – Это могло бы заставить меня повернуться в сторону женщин.
– Хорошо бы, – пробурчала Алисия. – Я тогда охотнее сбежала бы с тобой, чем спускаться вниз, в этот бордель.
Гаррет ущипнул ее за руку.
– Чепуха. Я для вас совершенно недоступен.
– Скромность – это добродетель, Гаррет.
– Так говорят уроды. – Он взял ее перчатки и кружевную шаль из овечьей шерсти. – Ну, не забывайте прислоняться к мужчинам и
