Они поехали дальше. Теперь настроение мальчика резко улучшилось. Переправившись через реку Платт, они направились вдоль поймы Миссури, где темные тучи москитов измучили и животных, и людей.
Но к концу дня наконец выбрались из лесистой местности. Перед ними простирался Форт-Ливенворт, стоящий на высоком утесе, который огибала река, делая крутой поворот.
Рейни был не из тех, кто выражает чувства с помощью цветистых фраз и красноречивых жестов. Но сейчас, остановив коня и поведя вокруг себя рукой, проговорил:
— Вот мы и на месте. Но я считаю, только в самом начале того, что может иметь грандиозный конец, сынок. Главное, мы с тобою вместе, мы будем идти, пока не упадем, а если один из нас не сможет идти дальше, то другой продолжит путь. А пока подожди меня здесь. В Форт-Ливенворте тебе делать нечего, а мне там нужно кое-что забрать. Оставайся с лошадьми.
Он спешился и зашагал вперед, оставив мальчика в одиночестве.
Однако Джонни не скучал. Ему некогда было скучать, пока с ним был этот длинный, но важный список слов, которые он должен был выучить наизусть. А проведя час над их запоминанием, сосредоточил внимание на своем замечательном новом ружье. Не стрелял из него, но тренировался, как его учил Рейни: тщательно прицеливался, брал цель на мушку, быстро перезаряжал.
«Стреляй с умом, тогда попадешь», — постоянно повторял охотник.
Он все время, когда они передвигались по открытой местности, тренировал глаза мальчика — заставлял его определять расстояние до выбранного объекта. После того как Джонни говорил, сколько ярдов, по его мнению, составляет это расстояние, Рейни называл свою цифру, а потом они считали шаги серого мустанга, который шел очень ровным аллюром. Длину его шага они вычислили заранее.
Великан охотник неизменно оказывался ближе к истине и тут же раскрывал секреты, помогающие определять расстояние с наибольшей точностью. Показывал, как это надо делать на неровном ландшафте и при сильном тумане, когда очертания предметов еле видны на фоне горизонта.
Мальчику многое предстояло запомнить.
«Ученье — свет», — был любимый припев Рейни.
Он учил мальчика со всей серьезностью и вложил в его голову, что любое важное решение прежде всего нужно точно взвесить.
«А теперь послушай, — обычно говорил он. — Мы будем в таких местах, где нет воскресной школы, но зато много ножей для снятия скальпов. Там вообще нет никаких школ, но есть ружья. Считай свое ружье Библией, а коня — и мамой, и папой, и незамужней теткой, всеми одновременно. Твой нож — тебе брат, пистолеты — друзья и дальние родственники. И вот что я тебе скажу: наступит время, когда ты полюбишь твое ружье за то, что оно стреляет точно в цель, придет день, когда ты станешь доверять этому неодушевленному предмету больше, чем доверял когда-либо какой-нибудь живой душе!»
Джонни ему верил. Поэтому терпеливо учился и определять на глаз расстояние, и чувствовать приклад ружья на плече, и держать в равновесии длинное, тяжелое дуло так, чтобы руки не дрожали. У него вошло в привычку следовать советам Рейни и освещать себе путь светом знаний.
Большинство людей делают ошибку, когда тренируются стрелять только по легким мишеням. Основа меткой стрельбы, вне зависимости от качества ружья, — крепкая рука, меткий глаз и умение определять расстояние. Тренировка без единого выстрела так же хороша, как и с заряженным ружьем, если, конечно, она проводится ежедневно. Так считал Рейни.
Итак, время ожидания было скрашено запоминанием слов и занятием с ружьем. А потом из мягкого туманного вечера возник Хэнк Рейни, который ехал из форта верхом.
И ехал на Сыне Полуночи!
Мальчик догадался, что это он, когда всадник был еще далеко. И не только по масти лошади. В облике этого животного было что-то царственное. Все говорило о том, что это именно тот жеребец, ради которого охотник вернулся на Запад. Джонни понял с первого взгляда, почему Рейни не смог устоять.
Сын Полуночи не несся галопом, а летел, не касаясь земли, не шел рысью — парил над землей. Он казался нереальным и был похож на великолепное сверкающее копье в руке Бога, готового метнуть его на безмерное расстояние. А когда Рейни примчался к мальчику, то не мог удержаться, чтобы не показать ему все достоинства своего коня. И делал это как ребенок или дикарь!
Охотник пустил жеребца по кругу на полной скорости и, к удивлению Джонни, стал показывать разные трюки. То скрывался за боком коня и целился из пистолета под его шеей, то грозился наехать на мальчика и растоптать его могучими копытами черныша, но в самый последний момент сворачивал в сторону, отступив, словно боксер… Наконец остановил жеребца на полном скаку, так что его копыта ушли глубоко в мягкую почву, и тот замер в полной своей красе, блестя потом в лучах заходящего вечернего солнца, пока его хозяин спрыгивал на землю, снимал с него уздечку и седло.
— А вот и мы, — произнес Хэнк Рейни. — На такого коня стоит посмотреть! Ты еще многих лошадей увидишь, но такого, как Сын Полуночи, — никогда! Изучи его внимательно. Найди у него хоть один изъян, если сможешь. Если ты не видел Сына Полуночи, считай, не видел настоящей лошади вообще. Глянь на покатость его плеча! На его спину! Ее хватает лишь для небольшого седла, все остальное — жилы и крепкие мускулы. Когда он идет, под тобой словно перекатываются морские волны. Вот что я скажу тебе, сынок: такой конь подходит для всего. Он всегда мчится вниз с холма.
Не стой просто так, обойди его и разгляди голову. Видишь грудную клетку? Там у него внутри находится не только сердце, но и ветер. А живот? У судна, крейсирующего по прерии, должно быть отменное дно. Смотри, желудок не выпирает. Потрогай мышцы, они словно железные, все равно что киль корабля.
Он может скакать два дня и две ночи без воды и пищи. Не устанет. Видишь его ноги? Видишь, как они широко поставлены? А копыта? Потрогай сухожилие пальцами. Все равно что главная пружина часов. Вот тут его видно, а тут оно уходит под мускулы.
А теперь подойди к голове и внимательно рассмотри ее. Только тут ты сможешь обнять коня обеими руками. Встань сюда, загляни ему в глаза. Ведь это настоящий король среди коней!
Джонни Таннер встал перед жеребцом и посмотрел в его внимательные, смелые, веселые глаза. В них были отблески закатного неба, но и еще какой-то внутренний свет.
— Он — красавец! — со вздохом проговорил мальчик. — Ничего удивительного, что вы из-за него вернулись на Запад. Не понимаю, как вы могли его оставить?
— Я собирался продать его, но не смог, — смеясь, поделился Рейни. — Сказал одному парню, что уезжаю и, если не вернусь через шесть месяцев, он может прислать мне деньги. Парень предлагал мне тысячу долларов. Я считал, что это целое состояние, но когда приценился к лошадям на Востоке, оказалось, тысяча — не так уж и много. А за такого коня тысяча — это уж совсем не деньги. Ну, если бы мне удалось выдержать без Сына Полуночи шесть месяцев, я получил бы эту тысячу, а полковник — моего жеребца. Но я не смог, пришлось вернуться! — И его смех весело раскатился по долине.
— Я заметил одну вещь, — сказал мальчик. — По-моему, у него грустные глаза.
— Угу, — согласился Рейни. — Думаю, так оно и есть. Не могу сказать, то ли он скучает по прежнему хозяину, то ли ждет и надеется, что с другого края земли придет настоящий мужчина, чтобы стать его хозяином. Но я могу рассказать тебе кое-что еще, что я услышал в Ливенворте.
— Насчет Гарри-вора?
— Вот именно. Он пронесся по этим местам, словно ветер. Теперь Гарри снова в племени пауни, его приняли там с распростертыми объятиями. Краснокожие говорят, что Длинная Стрела — они его так называют — может выпустить сразу шесть стрел из своего лука. Наверное, они имеют в виду револьвер. Револьвер — это настоящее чудо. Вот так-то! Гарри Пауни снова пошел по кривой дорожке, теперь чувствует себя королем прерий!
Глава 22
БИЗОНЫ
Их, поглотила дикая, зеленая, пустынная страна. Неделями, словно моряки во времена, когда еще путешествовали без карт, они скакали под лучами палящего солнца, охотились, готовили немудреную еду, а вечерами валились с ног от усталости и засыпали мертвым сном.
Джонни проводил бесчисленные часы в седле, получая уроки верховой езды, кроме того, постоянно совершенствовал знания в двух индейских диалектах, охотился, готовил еду, сдирал шкуры с убитых зверей, шел по следу и гнался за дичью. Первое время ему казалось, что от такого непосильного труда его тело
