Проходили месяцы, а с приближением дня нашей свадьбы, мужество иссякало, потому что у меня было такое чувство, что от этого брака ни радости, ни нежности я не получу.
Официально написанное объявление о моей помолвке с Джерритом было отправлено в Лондон, для того, чтобы его напечатали в «Gazette». Приданое было заказано, и день свадьбы назначен. Следующей зимой мне предстояло стать невестой Джеррита. Если бы я и захотела что-либо изменить, теперь уже было поздно. Сбылось недавнее предостережение Анжелики. Я выбрала свою постель и теперь должна лежать на ней, независимо от того, удобная она или нет. Обручальное кольцо с огромным топазом, окруженным маленькими бриллиантами, на левой руке. Я угрюмо смотрела на него, оно было мне в пору и напоминало слезинки, хотя Джеррит, одевая его на мой палец, сказал, что купил кольцо, потому что камень имел цвет моих глаз. Какая горькая ирония: то, что было таким прекрасным, оказалось для меня ничем иным, как моим несчастьем. Часто я порывалась сорвать кольцо и зашвырнуть подальше, но оно сообщало о себе, насмешливо поблескивая, как глаза Джеррита, когда тот смотрел мне в лицо.
Со дня охоты на лису у дядюшки Эсмонда прошел год. Через окно спальни я могла видеть, что листья на деревьях в парке покраснели, как рубины и золото. Прекрасная, но унылая сцена. Холодная, как стекло, к которому прижимаешься лицом. Я вздрогнула от прикосновения к гладкому, студеному стеклу и отпрянула. От моего дыхания оно запотело, поэтому мне не удалось увидеть, как Джеррит спрыгнул со своего красавца-скакуна Черного Огня и по посыпанной гравием дорожке направился к дому.
О его приезде мне доложила Клеменси, которая последнее время куда-то исчезала, даже не предупреждая меня. Поэтому, я редко знала, где она находится, хотя предполагала, что та где-то тайно встречается с Ники. Сердце сжималось при этой мысли.
Я не видела Ники с той ночи охотничьего бала и не хотела видеть. По крайней мере, мне очень нужно было убедить себя в этом. Теперь я страстно ненавидела его за двуличность. Но все же, какая-то маленькая часть продолжала любить Ники, продолжала надеяться. Где-то в глубине души теплилась ничтожная догадка, что произошла ошибка, и он любит свою Лауру, но не хочет нанести удар по гордости и мужскому достоинству Джеррита.
Но сейчас, оглядываясь назад, я понимала, что Ники всегда раздражал тот факт, что Джеррит был старшим и наследником отца, хотя дядя Драко никогда не баловал и не отдавал предпочтение ни одному из трех своих сыновей, и хорошо заботился обо всех. Но ему этого было мало. До утра лисьей охоты, я никогда даже не догадывалась, насколько сильна его обида на Джеррита, до каких пределов он может дойти, чтобы отомстить своему брату за реальное и выдуманное неуважение. Теперь понятно, что зависть, которую этот молодой человек испытывал к Джерриту, была такой же глубокой, как и у Торна к самому Ники, потому что Торн никогда не простил ему ту драку в детстве на чердаке.
Думая обо всем этом, я слегка дрожала, когда спускалась по лестнице в холл, так как, в каждом из нас, из-за общего прадеда сэра Сейсмона текла кровь Чендлеров – возможно, бурная и вспыльчивая. Наверняка, мы все были прокляты. И я слишком хорошо представляла, какие беды мне это принесет. Какие же еще несчастья обрушатся на мою голову и как это отразится на моих кузенах? Но, когда я неохотно распахнула двери в маленькую гостиную и вошла, чтобы поприветствовать Джеррита, то почувствовала себя странно. У меня вдруг появилось дурное предчувствие. Я бы отдала все, чтобы только остановить безжалостно летящее время.
От вида высокой, стройной фигуры Джеррита, у меня перехватило дыхание. Каждый раз, когда он появлялся, я была поражена красотой этого мужчины, как будто никогда раньше его не видела. Бледный, тонкий шрам на левой щеке – результат моего удара – нисколько не портил красивые черты мужчины, даже наоборот, необычайно увеличивал его привлекательность, делая ее более распутной и дьявольской.
– Привет, Лаура! – сказал кузен, его черные глаза сверкнули, когда он отвернулся от окна, в которое смотрел до моего прихода.
Подойдя ближе, Джеррит взял мою руку и прижался к ней губами.
– Привет, Джеррит… – ответила я, подавив желание отдернуть руку.
«Право, – подумала я, как нелепо, что каждый раз, когда этот человек прикасается ко мне, сердце замирает. Оно как будто вовсе не умерло, а спит и ждет, когда его разбудят». У меня было такое впечатление, что все кости внутри моего тела растворились. Казалось, что сейчас я превращусь в капли ртути и растекусь лужицей у его ног. Странно, почему мне все еще удавалось стоять?
Еще хуже были ощущения, нахлынувшие на меня, когда, отпустив руку, Джеррит приподнял мое лицо и, прежде чем раздвинуть мои губы языком и поцеловать, коснулся их своими губами более требовательно. Мое предательское тело поддалось его влиянию, хотя я всячески старалась бороться с этим, желая сбежать от него и странных ощущений, которые кузен вызывал. Но протестовать было бесполезно, потому что прошлый опыт говорил о том, что Джерриту отказать невозможно, и он отпустит меня, когда сам захочет.
Когда, наконец, Джеррит освободил меня, казалось что мое лицо горит, было трудно глотать. Я отвернулась, зная, что он будет пристально наблюдать за мной голодными глазами, словно ожидая еще что-то. Но чего он ждал, было непонятно, потому что глаза Джеррита были полузакрыты и невозможно было сказать, о чем думает этот загадочный человек.
Когда я раздраженно села на один из ближайших стульев, Джеррит засунул руку в карман своего темно-зеленого, отлично сшитого сюртука и достал коробочку, обернутую и перевязанную серебряной ленточкой.
– Я принес тебе свадебный подарок, моя дорогая. – Он произнес эти слова легко, подумалось, что поцелуи, от которых у меня так кружилась голова, казалось, на нем никак не отражались. Джеррит отдал подарок. – Ну, давай, разворачивай, – подгонял меня он.
Мои пальцы слегка дрожали, когда я разворачивала бумагу и доставала обтянутую черным бархатом коробочку. Лишь только они слегка коснулись замочка, крышечка открылась. Я увидела прекрасное жемчужное ожерелье, уложенное на черном атласе.
– О, Джеррит! – выдохнула я. – Оно великолепно!
– Ожерелье принадлежало моей бабушке Амелии Сен-Оберт Чендлер, – объяснил молодой человек, благоговейно держа подарок. – Оно перешло к моей матери, когда та выходила замуж за отца, – одна из тех немногих вещей, которые дед Чендлер не смог отобрать у нее, когда выгнал из дома без гроша за ужасно неравный брак, – сухо добавил он. – Мама очень обрадовалась, что ожерелье будет принадлежать тебе, как моей невесте. Жемчуг будет украшением к твоему свадебному наряду.
– Я всегда буду ценить его, хранить как сокровище.
– Будешь ли, Лаура?
