прокуроры не только ради себя самого, но и для Линды, чтобы хоть на время снять с нас обоих тяжелое бремя частной практики. В последние два года нашего партнерства Линда приблизилась к самой границе среднего возраста. Правда, ей было только тридцать восемь, но слишком уж часто выпадали дни, когда ее совсем недавно изящная фигурка выглядела суховатой, а в голосе еще до второго перерыва появлялись скрипучие нотки. Всего лишь два-три года назад она казалась почти девочкой. Это бывало и сейчас, когда она загоралась энтузиазмом, сумев найти для себя что-то, чему она могла себя посвятить. Однако запасы ее энтузиазма постепенно истощались, а выгодные дела все реже и реже заглядывали в нашу дверь. Обоим нам нужен был перерыв.
В то утро Линда снова выглядела молодо. Она, по всей видимости, поднялась очень рано, но это не оставило никаких следов вокруг ее глаз. Она снова работала над делом. Конечно, это был мой сын, мой личный кошмар, но вместе с тем это все же было судебное дело. Я знал, что в то утро Линда уже рассмотрела тысячи всяких возможностей и теперь хотела услышать, что скажу я.
Линде не потребовалось столько объяснений, как Лоис. Но когда я сказал ей, кого собираюсь назначить для выбора специальных обвинителей, Линда точно так же, как и Лоис, была ошеломлена.
— Марк! Ты с ума сошел? Ведь он же…
— Он же… что? Вот в том-то и суть. Безусловно, он выберет кого-то очень сильного, однако не важно, насколько силен будет обвинитель, если он окажется жителем Сан-Антонио. А это означает, что им будет местный адвокат по уголовным делам. Ведь это должен быть такой адвокат, правильно? Кто-то, имеющий опыт? Значит, кто бы это ни был, он окажется под тем же самым давлением. Он не станет использовать против Дэвида всю свою силу, не станет слишком нападать на сына окружного прокурора. Если он это все же сделает, то это будет его последний большой процесс. Потому что, как только дело закончится, ему предстоит вернуться к своей частной практике, и тогда он обнаружит, что не может получить от окружной прокуратуры ни одного приличного предложения. Любое дело, за которое он возьмется, ему придется выносить на суд. Да он просто без штанов останется. Все его подзащитные будут заканчивать тюрьмой, даже те из них, которые могли бы рассчитывать на условное освобождение по согласованному признанию. И ему навсегда придется забыть о возможности прекращения какого-то дела, даже если оно того заслуживает.
В скором времени, как ты прекрасно понимаешь, слух обо всем этом дойдет до его потенциальных клиентов. «Не бери Джонни — окружной прокурор его терпеть не может. Этому парню не удается провернуть там и пустякового дела». Не думаю, что мне придется объяснять все это специальному обвинителю. Он не станет губить всю свою карьеру из-за одного случая. Мы сумеем поработать с ним. У него окажется достаточно проблем даже с тем, чтобы доказать необходимость условного срока для Дэвида или по крайней мере оспорить прекращение дела, если нам действительно повезет. И при этом все будет выглядеть абсолютно законным.
Но это лишь в том случае, если мы не дадим делу выйти из города. Если же они обратятся в Ассоциацию окружных прокуроров и там выберут кого-то иногороднего, такого преимущества у меня уже не будет.
— А что, если он сам выберет обвинителя из другого города?
— Такой риск существует. Если он это сделает, тогда нам придется постараться и отыскать иной способ повлиять на этого обвинителя. Но я не думаю, что такое может случиться. Видишь ли, это будет честь, которую я ему оказываю. Кем бы ни оказался избранный им обвинитель, тому это тоже принесет некоторую популярность. И… признание. Выбиравшему это даст повод сказать: «Для такой работы мне требуется самый лучший адвокат в городе. Вот этот человек!» Это называется жирным куском. Оказанная любезность. Нет, он не станет отдавать такое дело иногороднему.
— Господи, Марк…
Психологической особенностью Линды был быстрый переход от воодушевления к сосредоточенности. Пока я говорил, она расхаживала по кабинету, но теперь Линда снова села в кресло. Одна ее рука поднялась ко рту и застыла там. Другой рукой Линда обхватила живот. Плечи ее сузились. Она пристально смотрела в какую-то точку на другой стороне комнаты. Я, наблюдая, остановился рядом с ее креслом. Эта сцена была привычной. Ко мне всегда идеи приходили либо быстро, либо не приходили вовсе. Медленно прорабатывать их — это уже было делом Линды. На улице, казалось, начинало вечереть.
— А у тебя, Линда, есть какие-то соображения?
— Я думала об одном плане, — сразу же ответила она. — Задерживать дело в течение месяца, двух или трех, пока нужный нам судья не подберет подходящего для нас состава присяжных. Затем позволить этому судье самому выбрать специального обвинителя. В этом есть смысл, потому что именно этому суду присяжных обвинитель будет представлять дело. Ну, а мы в этом случае получаем возможность повлиять на судью, когда он начнет подбирать присяжных, если дождемся назначения такого судьи, который нам нужен.
В течение минуты я смотрел в потолок, проигрывая в уме предложенный сценарий.
— Да… может быть, но такой путь выглядит рискованней, потому что тогда мы оказываемся вовлеченными в дело на более долгий срок, а результат будет тем же. Я чувствую, что мы должны действовать быстро, Линда. Если заметят, что мы хоть сколько-нибудь тянем с этим, сразу станет понятно, что мы чего-то выжидаем. К тому же, даже если все сработает, в какое положение это ставит Дэвида? Парень, преступление которого было покрыто его отцом! Он вовсе не будет реабилитирован и вдобавок получит приговор. Это будет преследовать его до конца жизни. Он потеряет свою работу, возможно, и жену… Нет! Уж пусть лучше кто-нибудь, кто будет выглядеть совершенно независимым, расследует дело и объявит, что там ничего нет. Или присудит Дэвиду условное освобождение, или что-то еще.
Линда взглянула на меня.
— Ты уже говорил это раньше — условное освобождение. Но пойдет ли Дэвид даже на согласованное признание?
Пойдет ли? Набраться духу и сказать судье «я виновен» — хуже ли это, чем оказаться перед вероятностью угодить в тюрьму.
— Он этого не делал, — сказал я Линде. — Он утверждает, что не делал. Когда дойдет до последней черты, он, может быть, и изменит свои показания, но в настоящий момент… Господи, Линда, его версия…
Я пересказал ей версию Дэвида. Я пожалел, что не сам Дэвид это делал. В его устах все звучало намного правдоподобнее, личное участие придавало рассказу особый колорит. Постепенно глаза Линды округлились. Она не давала оценки этой истории с точки зрения ее правдивости, она слушала ее как адвокат защиты.
— Да, не хотела бы я, чтобы мне пришлось убеждать во всем этом присяжных, — сказала она.
— Скажи мне все, что ты думаешь. Теперь тебе понятно, почему я не хочу выносить это на суд.
— Но предложенный тобой путь опасен, Марк. Ведь в этом случае мы выпускаем дело из своих рук…
— Предложи мне иной путь, Линда. Поверь, я готов прислушаться к любому совету. Я не спал всю ночь. И это единственный план, который не был мной забракован. Предложи мне лучший. Пожалуйста!
Она не смогла. Всякий другой план заканчивался либо тем, что кто-нибудь забирал дело из-под нашего контроля, либо Дэвид обрекался на вечную муку, либо и то и другое вместе. Мой путь начинал казаться лучшим, но тоже лишь в сравнении.
— Как ты внушишь все это специальному обвинителю? — спросила Линда.
— Я надеюсь, что он сообразит сам. Если нет, то мне придется объяснить ему.
— А если он пойдет с этим в газету?..
— Есть и такой риск, но я готов к нему.
— Может быть, это лучше сделать мне? Было бы хорошо, если бы тебе удалось сохранить работу, за которую ты так боролся.
Мгновенно в глазах у меня потемнело от гнева.
— У меня и раньше была работа, — сказал я. — Я могу вернуться к ней. Я не собираюсь бросать Дэвида ради того, чтобы сохранить свою должность. Я просто боюсь — скажи мне, Линда, — я боюсь, не упустил ли я чего-то. Лоис считает, что все в моей власти, что я каким-то образом могу остановить все это прямо сейчас. Это правда?
