— Денег?
— Не было ли тут шантажа? Не предлагала ли она отказаться от своего обвинения за определенную сумму?
— Она не сказала мне ни слова.
— Человек, который вошел и обнаружил вас, был охранником, не так ли? А он не говорил с вами на подобную тему?
Дэвид выглядел так, будто заблудился в тумаке. Голос его медленно долетал откуда-то из переживаемой им сцены. Он отрицательно покачал головой.
— Джо Гарсия. Он просто все время держал пистолет направленным на меня. Мне он показался напуганным до смерти.
— Кто из вас позвонил в полицию?
— Джо. Он заставил меня сидеть в противоположном углу комнаты, пока говорил по телефону.
— Это произошло сразу же?
Дэвид кивнул.
— Через минуту, после того как он вошел. Секунд через тридцать. Было похоже на то, будто он не хотел нести какой-то ответственности за случившееся.
Генри сказал:
— Может быть, охранник никак не был в этом замешан, он просто зашел туда в неудачное для себя время. А может быть, предполагалось, что вас обнаружит кто-то другой. Кто-то, готовый за определенную сумму отказаться от звонка в полицию. Или, возможно, Джо Гарсия тоже был в сговоре, но в последнюю минуту струсил. По крайней мере это не исключено. Будем надеяться, что кто-нибудь вступит с вами в контакт и предложит снять выдвинутое против вас обвинение. — Генри взглянул на меня. — Придется нанимать кого-то для расследования.
Я согласно кивнул.
— А может быть, раз уж все зашло так далеко, она побоится потребовать денег, — сказал Дэвид, — это вовсе не значит, что рассказанное мной неправда.
Генри смерил его резким, злым взглядом, отчего сразу стал ужасно некрасивым и властным.
— Не питайте слишком радужных иллюзий. Ваша история истощилась, не оставив после себя никаких доказательств. Давайте просмотрим ее еще раз.
Генри прогнал Дэвида сквозь его историю, словно гончая собака, которая мчится за преступником сквозь чащу. На этот раз он углубился в детали, о которых ничего не было сказано прежде. Почему в тот день Дэвид задержался на работе так поздно? Что думает обо всем этом его жена? Часто ли он задерживается? Почему он побоялся сразу же уйти домой? Когда Дэвид начал впадать в бешенство, Генри снял напряжение, смерив его таким взглядом, который говорил, что уже сам гнев Дэвида мог бы служить определенным доказательством его вины.
— Вы боитесь этого вопроса? — сказал он. — Вряд ли вы слышите его в последний раз.
Мне там делать было нечего. Я просто сидел, восхищаясь техническим мастерством Генри. Когда я только стал адвокатом, я обычно проводил первую встречу с клиентом, на все лады уверяя его, что все у него будет о'кей. Это было на редкость глупо. Намного разумнее показать клиенту, как мрачно выглядит его будущее. Тогда, если все обернется к лучшему, клиент будет тебе благодарен. Если нет, то ты ведь его и не обманывал.
После часа беседы и Генри и Дэвид выглядели разбитыми. Генри впервые за все время обернулся ко мне. Я подумал, что он собирается меня о чем-то спросить. Он почти так и сделал.
— Марк, не будешь ли ты любезен выйти на минуту в приемную? Мне бы хотелось поговорить с Дэвидом наедине.
Я вовсе не собирался показывать свое изумление. В то же время я поспешно вскочил с кресла, так, словно меня застали за подглядыванием в замочную скважину.
— Всего лишь на минуту, — извиняющимся тоном сказал Генри.
Дэвид даже не поднял глаз. Следующие десять минут я провел в приемной, уставившись в стену, чтобы не пришлось заводить короткой беседы с секретаршей, и ломая голову над тем, о чем могли говорить Генри с Дэвидом.
Должно быть, обо мне, подумал я.
— Когда они оба вышли, — рассказывал я Лоис в тот вечер, — ни один из них не выглядел хоть сколько-нибудь счастливее.
Я не сказал ей о том, какие это имело последствия. Когда я пригласил Дэвида на ленч, то начал задавать ему те же самые вопросы, что и Генри, только, как мне казалось, более дружелюбным тоном. Это продолжалось до тех пор, пока Дэвид не положил вилку и, быстро взглянув на меня, не сказал:
— Значит, ты тоже не веришь мне, не так ли?
Возможно, он сам предпочтет рассказать об этом матери. Я думал: позвонил ли он ей уже в тот день или нет? Дина смотрела на Лоис так, будто слово было предоставлено лишь взрослым, но у Дины у самой вертелся на языке один вопрос. Еще немного подождав, она задала его:
— Папа, а почему бы тебе просто не подобрать для Дэвида какого-нибудь обвинителя поплоше? Разве ты не можешь сделать этого?
Самым коротким ответом было «нет». Более неприятный ответ заключался в том, что в моем штате не было настолько бездарного обвинителя, чтобы он мог проиграть дело Дэвида. Я не стал давать Дине ни того, ни другого ответа. Я подхватил ее на руки и отнес к ней в спальню, где рассказал о специальных обвинителях так, как рассказывают сказки на ночь. Потом я вышел, чтобы дать ей возможность переодеться в пижаму, а когда вернулся, застал ее на коленях рядом с кроватью.
Я уже давно не видел, чтобы она делала это. Дина молилась про себя и, когда закончила, больше ни словом об этом не обмолвилась.
Как только она улеглась, в спальню пришла и Лоис. Стоя по разные стороны кровати нашей дочери, мы поцеловали Дину и пожелали ей спокойной ночи. Она обхватила наши шеи обеими ручонками и попрощалась с нами долгим, неловким для нас объятием.
— Не тревожься обо всем этом, Диночка, — прошептал я.
Лоис попросту обняла дочь еще раз.
— Доброй ночи, дорогая, — сказала она от двери минутой позже.
Мы с Лоис снова оказались в кабинете, в дальней части дома. Комната выглядела огромной и тихой. Я подождал, не хочет ли Лоис сказать мне что-то еще. Когда она снова взяла свое вязание, я отправился к бару.
— Дэвид звонил мне, — сказала Лоис, когда я повернулся к ней спиной. — Мне не показалось, что он очень доволен адвокатом, которого ты для него выбрал.
— Я уверен, что адвокат мог бы вернуть ему этот комплимент. Если Дэвид считает, что может найти защитника, который рассыплется в благодарностях за предоставленную возможность защищать эту его…
— Я сказала ему, что это неважно, потому что дело никогда не дойдет до суда.
В течение минуты я смотрел на нее изучающим взглядом. Лоис моего возраста, ей сорок пять, она стройна и все еще привлекательна той красотой, какая бывает свойственна так называемым деловым женщинам. Иногда — и это был один из таких моментов — я пытался понять, почему же мы не развелись с нею уже много лет назад. Затем я вспомнил про Дину. Наше «соглашение» было не столько данью старомодной традиции, сколько совместным проживанием ради нашего ребенка. Дело было попросту в том, что ни один из нас не хотел жить отдельно от Дины. И к тому же не существовало какой-то веской причины на это. Мы с Лоис были товарищами по общежитию, почти всегда приятными друг для друга. Когда мы пытались стать чем-то большим, это огорчало нас обоих, напоминая о тех временах, когда на это не требовалось усилий. Однажды мы с нею — и это несомненно — разведемся: я не мог представить нас стареющими вместе после ухода Дины. Эта мысль тоже огорчала меня.
Пока я стоял задумавшись, Лоис отложила в сторону вязание и смотрела на меня. В те дни это стало обычным способом нашего общения, когда в том возникала необходимость, — изучение друг друга в поисках признаков внутренней жизни.
