Хью этого не сделал. В сравнении с его пресс-конференцией, которая состоялась двумя днями позже, моя стала выглядеть чем-то вроде любительского шоу. Каким-то образом его адвокатский офис имел более официальный и деловой вид, чем наш. За письменным столом Хью висел даже американский флаг. Можно было подумать, что Рейнолдс по-прежнему оставался окружным прокурором. Он ухитрился создать впечатление, будто находится в курсе всех дел.
В полдень эта пресс-конференция транслировалась по телевидению. Я сидел в своем кабинете и смотрел ее. За четыре года работы окружным прокурором Хью поседел и стал фунтов на двадцать тяжелее. Он произвел на меня впечатление Санта-Клауса, готовящегося к выходу.
Хью не стал особенно раздумывать, отлично понимая, что может лишиться горячего репортажа, если с этим затянет. В нескольких предложениях он обозначил, почему именно его призвали для осуществления этого выбора, давая понять, что произошло это скорее из-за его репутации честного человека, чем из-за нашего былого противостояния. Меня он чаще называл по имени, чем по званию, а о Дэвиде не сказал вовсе. Камера отъехала назад, как только Хью Рейнолдс объявил о своем выборе специальных обвинителей. Они сидели справа от знаков власти, за одним столом с Хью.
Я предполагал, что меня из вежливости проинформируют заранее. Если бы я подумал подольше, то и сам мог бы догадаться. Когда я увидел их сидящими там, то мне показалось, что такой выбор был предопределен. Хью не пошел по предложенному Линдой пути и не стал выбирать некомпетентных обвинителей. Он назначил двух лучших адвокатов из своей администрации.
Джавьер Эскаланте был наиболее очевидной кандидатурой, и я обрадовался, увидев его. Он был первым помощником Хью. Неудивительно, что теперь он снова сидел рядом со своим бывшим боссом.
— Да, — сказал я, обращаясь к телевизору. — Да, да, да.
Как юрист Джавьер был безупречен. Абсолютно респектабельный, но систематичный человек, мастер командной игры. Совсем не обязательно Джавьеру должны были объяснять всю ситуацию.
Другой выбор Хью был удивителен, хотя удивляться, собственно говоря, было нечему. Нора Браун проработала в окружной прокуратуре почти пятнадцать лет. Она пришла туда за два-три года до моего ухода. Мы даже провели вместе с нею пару процессов, когда она была третьим судебным обвинителем, а я главным. Нора поднималась по служебной лестнице раза в два быстрее, чем обычно, по одной не совсем обычной причине — она была способнее, чем все остальные. Чаще всего такое стремительное восхождение приписывают либо склонности к наушничеству, либо особым услугам, оказываемым по вечерам шефу уголовного отдела, но Нора достигла этого исключительно благодаря своему профессионализму. Она была лучшей из всех, кого я когда-либо видел.
Был один процесс, в котором я участвовал вместе с Норой. Это было дело об убийстве — и совершенно безнадежное. Я сразу так ей и сказал. Я весьма сожалел о необходимости закрывать его, однако Нора отказалась даже признать очевидность фактов.
— Но ведь мы знаем, что обвиняемый сделал это, — заявила она, словно упрямый ребенок.
Нора тогда была еще новым человеком в уголовном отделе. Может быть, она и росла так быстро, чтобы постичь реальность.
— Одного нашего знания еще недостаточно. Ты должна доказать.
— Но ведь он это сделал.
— Но мы-не-можем этого доказать. У нас есть лишь показания соучастника преступления и больше ничего. Закон гласит, что мы обязаны иметь подтверждение свидетельских показаний соучастников, а у нас для такого подтверждения ни черта нет.
— Но присяжные…
В конце концов в качестве наглядного урока я позволил ей взяться за обвинение по этому делу. Нора была просто ослепительна. Хотя ей можно было так и не стараться. Присяжных, разумеется, проинструктировали насчет правил о свидетелях-соучастниках, но они отказались этим правилам следовать и признали подсудимого виновным. Его адвокат был буквально в шоке от такого решения. Он надеялся на свое ходатайство о необходимости объяснить присяжным, почему его подзащитный заслуживает оправдательного вердикта, но судья не стал этого делать. Судья видел то же, что и все в зале суда, а потому отказался исполнить свою роль — отказался снять общее напряжение, понимая, что тем самым он отпустил бы на свободу явно виновного человека. Пусть это сделает апелляционный суд, очевидно, решил он.
Они сделали это год спустя, аннулировав приговор за недостаточностью улик, и это означало, что подсудимый все же оказался на свободе. Можно сказать, что мое мнение было подтверждено решением апелляционного суда, но к тому времени я уже ушел из прокуратуры и особой радости от отмены того приговора не почувствовал. Ни я, ни Нора об этом случае никогда не вспоминали. Она тогда уже стала звездой офиса, по-прежнему имея репутацию человека, который испытывал настоящую боль, если приходилось закрывать какое-нибудь дело, пусть даже самое безнадежное.
Я все еще пытался понять, почему Нора ушла из окружной прокуратуры, когда я был избран прокурором. Я сделал бы ее шефом уголовного отдела, если бы она осталась, дал бы ей должность, которой она никогда не смогла бы получить, хотя заслуживала ее по меньшей мере уже в течение пяти последних лет. Она не оставила мне такой возможности. Ушла за месяц до того, как я был приведен к присяге.
Нора спокойно сидела перед камерами, пока ее босс на все лады превозносил ее опытность. Ее темные волосы были зачесаны назад, отчего глаза стали намного выразительней. Мне показалось, что Нора сквозь экран смотрит прямо на меня. У нее было для меня какое-то сообщение. Просто я не мог его прочитать. Это был ее шанс показать мне… но что? — что-то такое, чего я не мог разобрать.
Да, Хью выставил дьявольскую команду против моего сына. Джавьер и Нора раньше объединялись только для ведения особо важных дел. В очереди смертников числились два человека, получившие их благословение, а третий уже отправился в долину слез. Эти два обвинителя были более чем хороши: не только тем, что добивались обвинительных приговоров (такое мог сделать любой из работающих первый год юристов), но и тем, что дела обвиненных ими находились под почти бесконечным разбирательством в апелляционном суде.
Я обернулся к Линде.
— Как ты думаешь, сможет ли кто-нибудь обвинить Хью в том, что он мне подыгрывает?
Линда ничего не ответила. Она и не обязана была отвечать. Но, взглянув на своего первого помощника, я столкнулся с новой загадкой. Что же это было за странное выражение, на мгновение появившееся на лице Линды, когда она пристально смотрела на Нору Браун?
— Вот мой рапорт о Менди Джексон, — сказал следователь, которого нанял Генри. — Она так чиста, что от нее можно откусывать.
Я не знал этого парня, хотя был уверен, что знаю их всех. И он мне не понравился.
— Это не конкурс, на котором вы демонстрируете вместимость вашего желудка. Расскажите нам, что вы выяснили.
— Не волнуйтесь, папаша. Правда иногда причиняет боль. А правда тут такова: на эту девчонку, которая говорит, что ваш сын ее изнасиловал, ничего нет.
В третьем классе она получила грамоту за хорошую учебу, — продолжил он, заглянув в свой письменный отчет.
Я иронически хмыкнул.
— Это очень существенно, — добавил следователь, — потому что большинство ее сверстниц, равных ей по положению, обычно именно в этом классе уже вылетают из школы. Она выходец из бандитского района, эта миссис Джексон.
— Миссис? — Да, это еще одно обстоятельство, отличающее ее от соседок. Она была замужем, когда завела своих детишек. Мальчику сейчас двенадцать, девочке — шесть. Тоже довольно милые ребятишки.
Меня от него начало подташнивать.
— И отец, конечно, ушел? — спросил я.
— По самой далекой из всех дорог. Три года назад его зарезали в аллее позади бара. Совершенно очевидно, что он не являлся опорой семьи, даже когда был жив. Я не стал бы удивляться, если теперь все они чувствуют себя намного счастливее.
