избитой и изнасилованной, а Генри стремился нарисовать портрет ошеломленного подозреваемого. Когда один из детективов упомянул о бумажных мешках, которые они надели на руки Дэвида, чтобы сохранить любые возможные улики, Генри вернулся к этому еще раз — скептически, словно речь шла о каких-то пыточных тисках. Но присяжные стали проявлять нетерпение. Они устали от этих вступительных актов и были готовы к главному событию.
Между выступлениями двух полицейских судья Уоддл прервал заседание ради своей излюбленной фазы судебного процесса — для ленча. Команда защиты удалилась на «сэндвичи» в мой офис. Мы были угрюмой группой — незнакомцы, по воле случая оказавшиеся вместе. Кто-то произнесет какую-нибудь фразу, все остальные тут же кивнут, но никто не ответит. Поскольку в свидетельских показаниях до сих пор ничего неожиданного для нас не прозвучало, не над чем было и головы ломать. Дэвид сидел среди нас. Даже он казался теперь здесь почти старожилом.
— Как вы думаете, они сделают еще одно предложение? — спросил он однажды.
— Только в том случае, если их дело начнет разваливаться, но тогда этого предложения не примем мы, — ответил Генри.
Я понимал, что Дэвид думает о тех предложенных ему двадцати годах заключения, о маленькой возможности обрести определенность, о возможности, которая мелькнула перед ним и унеслась прочь, теперь уже исчезнув навсегда. Так быстро промелькнувшая и так далеко ушедшая. В его памяти она, должно быть, приняла теперь преувеличенные размеры.
После полицейских свидетельское место занял медицинский эксперт Роберт Винтловски. Доктор Боб, как его часто называли в офисе, был великолепным свидетелем. Он выступал в сотнях процессов и всегда умел придать своим показаниям свежий вид. Он был не скучающим чиновником, читавшим по бумажке собственный отчет, а заставлял каждое дело звучать так, будто сам искренне восхищался им. В результате присяжные начинали верить, что слышат от него что-то очень важное. Однако в сегодняшнем деле, как я знал, он мало что мог предложить обвинению. Я читал его заключение, и медицинские доказательства там были неубедительными. Так обычно и случается. Но присяжные не должны были знать этого. Мы ожидали, что доктор Боб окажется полезным скорее нам, чем обвинению.
Именно так он и начал. Он изучил вещественные доказательства, полученные от предполагаемой жертвы сексуального нападения.
Влагалищный мазок пострадавшей не подтвердил присутствие спермы.
— Означает ли это, что проникновение во влагалище не имело места? — Джавьер задавал подобные вопросы так, будто сам был доктором, не оставляя при этом ни малейшего повода для хихиканья.
— Нет. Это значит лишь то, что не было эякуляции. Не имеется также и каких-либо разрывов во влагалище жертвы.
— Разрывов? — повторил Джавьер, словно именно здесь впервые услышал об этом. — Вы имеете в виду разрывы мягких тканей внутри влагалища?
— Да.
— В данном случае этого не произошло.
— Является ли это необычным для дел, связанных с изнасилованием?
— Протест, — сказал Генри поднявшись. — То, что происходит в других случаях, не является доказательством в данном.
Он хотел уже садиться.
— Я полагаю, что мы имеем право объяснить доказательство или причину такого отсутствия, — мягко возразил Джавьер.
Уотлин заставил себя отклонить протест.
Генри все еще стоял, всем своим видом выражая недоверие.
— Ваша честь, при всем моем уважении, я вынужден возобновить протест. Обвиняющая сторона пытается привести доказательство из других дел, которые не имеют отношения к данному обвинению, что наносит серьезный ущерб интересам моего клиента. Это совершенно недопустимо, ваша честь.
— Я отклонил ваш протест, мистер Келер, — вежливо сказал Уотлин.
Генри медленно опустился в кресло и покачал головой. Мысленно я ему поаплодировал. Он отлично знал, что свидетельства такого рода всегда звучат на процессах по делам об изнасиловании и в конечном итоге ни одно из этих дел не было пересмотрено в апелляционном суде. Но присяжные не знали этого. Именно здесь Генри ясно продемонстрировал им, что судья был на стороне обвинения, а Дэвида попросту пытаются засудить. Нора тоже покачивала головой за столом обвинения.
— Вопрос, доктор, — сказал Джавьер, — состоит в том, является ли обнаружение подобных разрывов обычным в случаях с жертвами изнасилований?
— Да, обычно это бывает, — ответил доктор Боб.
Как раз это-то и делало его великолепным свидетелем. Он говорил так, что казалось, будто он не всегда на стороне обвинения. Но он всегда заканчивал начатую фразу, что сделал и теперь:
— Но не менее обычно и то, когда их не оказывается.
— Следовательно, отсутствие этих разрывов не означает, что сексуальное нападение не имело места?
— Нет. Вовсе нет.
Когда Джавьер передал свидетеля защите, Генри молча сидел, словно пытаясь переварить все то, что он только что услышал. Он не обращался к сделанным записям. Когда Генри заговорил, в голосе его одновременно прозвучали и недоумение и некоторое отвращение.
— Вы хотите сказать, доктор Винтловски, что половое сношение во время изнасилования может быть — я даже не знаю, какое слово подобрать, — таким же деликатным, как и состоявшееся по взаимному согласию?
Медицинский эксперт отвечал не так, как если бы его свидетельство было подвергнуто сомнению, а словно разговаривая на семинаре с чересчур медлительным студентом.
— Секс по взаимному согласию не обязательно бывает деликатным. Иногда и после добровольного секса мы находим разрывы на стенках влагалища.
— Словом, вашим ответом на мой вопрос будет «да»?
— Да.
— Как же так может быть? — спросил Генри, и я подумал, что он слишком увлекся.
Он нарушил правило адвоката: не задавать вопроса, ответ на который тебе не известен. Казалось, Генри забыл о том, что идет суд, и спрашивал для пополнения собственных знаний.
Доктор Боб вежливо объяснил:
— Существует великое множество вариантов повреждений, наносимых жертвам изнасилования. Большинство пострадавших фактически не оказывают сопротивления: из страха, потому что бывают связаны, потому что им угрожают или еще по какой-то причине, а поэтому, естественно, и получают сравнительно немного повреждений.
— Благодарю вас, — сказал Генри.
То, что он передал свидетеля, доказывало, что Генри снова включился в работу.
Джавьер кое-что приберег для повторного опроса.
— Доктор, вы проводили обследование обвиняемого по данному делу?
— Да.
— Той же ночью?
— Той же ночью. Меня подняли с постели.
— И что вы обнаружили?
— Когда подозреваемого доставили в мой офис, на руках его имелись бумажные мешки, которые были надеты на него полицейскими следователями, чтобы сохранить возможные улики. Я взял соскобы из-под его ногтей.
— И чем же эти соскобы оказались?
— Остатками частиц человеческой кожи и крови.
— Было ли у вас достаточное количество данного материала, чтобы сравнить его с другими аналогичными образцами?
— Да.
