— Вне всякого сомнения, — согласился Уотлин. — Вам следует лучше продумывать свои вопросы, — обратился он к Норе.
— Я не уверена, что в состоянии делать это с таким свидетелем, ваша честь. — Она снова обернулась ко мне. — Вы знали, что обстоятельства, сопутствовавшие этому признанию, вызовут вопросы, не так ли?
— Я мог это представить.
— В таком случае, почему вы допустили, чтобы оно было написано в подобном месте? Почему вы держали мистера Сталя в доме находящегося под подозрением главаря гангстеров, где мистер Сталь оказался в ловушке, когда делал свое признание? Не потому ли все и произошло, что в любой другой обстановке он не стал бы писать этого фальшивого заявления?
Линда шевельнулась, но я сделал едва заметное движение рукой, и она воздержалась от возражения.
— Во-первых, — спокойно сказал я, — я не держал мистера Сталя где бы то ни было. Просто его признание прозвучало именно там, где мы находились и куда он, кстати, приехал сам по доброй воле. А всякий, кому когда-либо случалось выслушивать признание, понимает, что, если подозреваемый начал говорить, не стоит просить у него тайм-аут и увозить его куда-то в другое место. В подобных случаях ему просто дают высказаться.
Но отвечая на ваш главный вопрос, я должен сознаться, что действительно сделал кое-что в отношении потенциально принудительной обстановки. После того как было написано признание, я не дал ему подписать этот документ там же. Я забрал Майрона Сталя с собой в машину и, лишь когда мы отъехали на несколько миль от дома Клайда Малиша и убедились, что нас никто не преследует, разрешил ему поставить там свою подпись. Вот почему на признании стоит подпись только одного свидетеля, то есть моя. И тут Майрон Сталь подписал эту бумагу в обстановке далекой от того, чтобы она могла внушить ему какой- то страх.
Сталь, конечно, попытался отречься от сделанного им признания, но он уже знал, что ему все равно придется отказываться от этого документа в целом, так что будет он подписан или нет — большого значения не имело.
Нора посмотрела на меня так, будто я попросту перепачкал дерьмом все свое свидетельское показание. «Продолжай, продолжай!» — было написано на ее лице. Я снова с невинным видом взглянул на нее. Публика при этом видела только мое лицо.
— Как далеко вам пришлось отъехать от дома Клайда Малиша, чтобы уже не испытывать каких-то опасений? — спросила Нора.
Ни Линда не сочла нужным заявить протест, ни я — ответить.
В конце концов Нора ступила на ту прямую, которую мы предвидели. Мы знали, куда она ведет — или должна будет привести.
Нора понизила голос и с сочувствием спросила:
— Все ваши действия — поездка в дом Клайда Малиша и получение признания от Майрона Сталя — проистекали от вашего беспокойства за судьбу сына, не так ли?
— Я никогда не отрицал этого.
— Дэвид был обвинен в сексуальном нападении и приговорен к тюремному заключению, верно я говорю?
— Да.
— Вы ездили к нему в тюрьму?
— Да.
— Больше одного раза?
— Да.
— Вы боялись за него, когда он там находился?
— Разумеется, боялся.
Я не смотрел на Дэвида, я пристально вглядывался в лицо Норы. Давай, напрашивайся на это! Выкладывай все на стол, Нора! — думал я.
— Фактически вы добились его перевода назад, в тюрьму округа Бексар, в ожидании дня повторного слушания?
— Я способствовал тому, чтобы его сюда вернули.
— Вы встречались с ним в этой тюрьме?
— Да. Несколько раз.
— Здесь ему было не многим лучше, чем там, не правда ли?
— Это нелегко решить.
— В любом случае вы хотели, чтобы он был освобожден? — спросила Нора. «Это было бы естественным желанием каждого на вашем месте», — говорил ее тон.
— Конечно, хотел.
— Вы сделали бы едва ли не все, чтобы помочь ему оттуда выбраться? Так ведь?
Это был риторический вопрос. Ее не волновало, каким окажется мой ответ. Но она не ожидала того, который я для нее приготовил.
— Не все, — сказал я. — К примеру, я мог бы вышвырнуть вас из этого дела и назначить одного из своих обвинителей — кого-нибудь, кто присоединился бы к ходатайству о новом судебном процессе. Тогда все стало бы намного проще.
— Хотелось бы посмотреть, как бы это у вас получилось, — совсем непрофессионально вырвалось у Норы.
— О, это я сумел бы! — ответил я ей.
Можно было видеть, что за вопрос крутится у нее на языке. Было заметно и то, как она вглядывается в меня, пытаясь что-то прочитать на моем лице. И все-таки она спросила. Она задала вопрос, ответа на который даже не знала. Я думаю, что это произошло лишь потому, что ей очень уж хотелось его узнать.
— И почему же вы этого не сделали? — спросила она.
— Потому что мне хотелось, чтобы против выступила именно ты. Потому что всякому известно, что ты лучшая из обвинителей. И если при таком оппоненте ходатайство будет удовлетворено, все поймут, что это произошло лишь потому, что Дэвид действительно невиновен, а не благодаря каким-то закулисным сделкам. И еще потому, что всякий знает, какая ты жестокая, холодная и бесчувственная сука, что ты беспокоишься только о том, чтобы выиграть дело, а потому никогда не пойдешь на такую сделку, если она будет означать, что кто-то окажется вычеркнутым из списка преступников.
Судебный зал взорвался именно так, как это обычно бывает в таких случаях. Сначала раздался одновременный вдох, как бывает когда видят приближение скандала или слышат грубое оскорбление. Потом последовали смешки, возгласы и даже выкрик: «Вот это верно!» Уотлин не особенно старался вернуть зал к порядку. Я же по-прежнему смотрел на Нору. Выражение ее лица было странным — сожалеющим, но отнюдь не заискивающим. Такое выражение характерно для питчера, который издали смотрит на игрока, отбившего его мяч, а затем возвращается и выбирает биту побольше.
Я тешил себя надеждой, что мое свидетельское показание было самым драматичным на слушании. У нас оставались другие свидетели, включая Лоис. Я заранее поднатаскал ее в искусстве лжесвидетельствования.
— Держись просто. Все случилось именно так, как и случилось, за исключением того, что ты слышала, как он сказал: «Оставь в покое Клайда Малиша», — что произошло уже в самом конце, как раз перед дракой.
Лоис проделала это прекрасно: точно, чисто и очень уверенно. Не думаю, что кто-нибудь мог усомниться в ее искренности. Кроме Норы. Лоис была матерью Дэвида — то, что она сказала, не шло в расчет. Нора прошла этот пункт, не задав ей ни единого вопроса.
Наступил тяжелый момент: у нас не было больше свидетелей, и нам пришлось объявить о завершении выступлений. В таких случаях всегда кажется, что ты что-то забыл. Уотлин все еще не объявил, принял ли признание Сталя, а без этого мы не имели ничего. Нора вызвала лишь одного свидетеля — Майрона Сталя.
