– А у собаки блохи, – сказал Педро. – Я немедля свяжусь с моими деловыми напарниками, чтобы подыскать эти сапожки. Подобное высшее усилие с моей стороны, связанное с необходимостью выдержать много переговоров и поглотить большое количество пива, произведет на Роблса такое впечатление, что он сочтет его сверхъестественным наряду с другими знамениями, божествами и бог знает чем еще, возникающим из воздуха.
– А я начну писать шутливое предисловие к книге, насмешку над всеми ученейшими предисловиями, которые никто не способен прочесть, – сказал Сервантес. – Оно разделит мир между юмором и его хулителями. – Он поклонился Педро. – Так прощай же пока, о несравненный меняльщик, герой браконьеров и неимущих!
Педро поклонился в ответ.
– Я приветствую тебя как лучшего наихудше приспособленного писателя эпохи! Да воняет моя хвала в твоих ноздрях, когда сегодня вечером ты начнешь строчить пером по бумаге!
И вот так, смеясь, они расстались до следующей встречи.
Сервантес обновленный
Педро возвращался повидать Сервантеса после односторонней беседы с сонным браконьером, чье мышление носило ночной характер, и, свернув в улочку, увидел остановившуюся карету. Когда он подошел ближе, кучер свесился с козел и спросил:
– Не скажешь, какой дом принадлежит, как бишь его, Мигелю Сервантесу?
– Найти его легче легкого, – сказал Педро. – Где услышишь шум свары и лязганье кастрюль, это он и есть.
– Ты его знаешь? – спросила герцогиня из нутра кареты.
Педро пришел в восторг. Таинственная карета с таинственным голосом! Он попытался заглянуть в окошко, но кучер оттолкнул его кнутом со словами:
– Веди себя пристойно.
– Я колеблюсь, что ответить, сеньора, – находчиво сказал Педро, – пока не знаю причины вашего вопроса.
В карете послышался шелест юбок.
– С какой стати это тебя касается? – спросила герцогиня.
– Я Педро, деловой партнер Мигеля Сервантеса, – сказал Педро, свирепо глядя на кучера.
– Удачная встреча, – сказала герцогиня. Дверца кареты открылась.
Педро с энтузиазмом забрался внутрь, пылая оптимистической уверенностью, где всякий другой испытал бы робость. Обладательница таинственного голоса сидела напротив, раскинув по сторонам пышные юбки.
– Вам должно быть известно, что как герцогиня я поддерживаю литературную Академию, о которой ваш деловой партнер Сервантес, без сомнения, слышал.
Педро разинул рот. Она протянула ему руку.
– Если я поцелую вашу руку, – сказал Педро, – она вернется к вам запачканной.
– Решайте сами, – сказала герцогиня. – Я в перчатках.
Педро поцеловал ее руку и залюбовался кружевом перчатки.
– Когда вы вернете мне мою руку, – сказала герцогиня, – мы, полагаю, могли бы поговорить о вашем друге Сервантесе.
Педро выпустил ее руку и сказал:
– Согласно тому, что я слышал последним, вы ему враг, вы противостоите ему, и, возможно, будет лучше, если я вам ничего не скажу. Знай я, кто вы, так не сел бы в вашу карету.
– Причина, почему я сердилась на него, исчезла, – сказала герцогиня, – как и моя иррациональность. После разговора с печатником Роблсом я поняла положение вещей гораздо яснее.
Педро испустил презрительное фырканье.
– Вы узнали бы куда больше, если бы поговорили с химерой на крыше собора, – сказал он едко. – Даже среди нетопырей отыщутся люди получше.
Герцогиня засмеялась:
– Ваши деловые отношения натянулись?
Педро скорбно покачал головой:
– Он не хочет печатать книгу. Из чистого упрямства, и для оправдания ссылается на наемного убийцу.
– Возможно, я сумею помочь, – сказала она, – если встречусь с Сервантесом.
Он поглядел на ее наряд и сказал:
– Ему следует прийти к вам. Иначе, стоит вам войти в его двор, взволнуется весь околоток, залают собаки, его домашние затеют с вами свару, много времени и расстояний будет потрачено впустую, прежде чем вы его разыщете.
– Рада, что вы так деликатны, – сказала она. – Так почему бы вам не привести его сюда?
– Если он проснулся. Ведь обычно в эту пору дня он спит. Хотя, сдается мне, это вовсе не сон. Он умирает каждое утро, после того как проработает пером всю ночь напролет. И просыпается, только если муза ткнет его под ребро и скажет: «А ну-ка встань, и за работу!» Или я нанесу ему визит и принесу деньги. – Он конфиденциально наклонился к герцогине. – Про деньги ему не упоминайте! Он их стыдится.
Герцогиня улыбнулась.
– Напротив, – сказала она, – стыдиться должно мне. Я хотя бы выйду, чтобы поздороваться с ним.
Педро первым выскочил из кареты и остановился, чтобы помочь ей, однако кучер занял более удобную позицию и оттеснил его. По какой-то причине Педро вместо того, чтобы сразу броситься в дом со своей вестью, задержался, глядя, как она выходит из кареты. Она протянула руку кучеру, одновременно чуть приподняв юбки. Ее взгляд обратился на него, ничего не выражая. Он повернулся и поспешил в дом.
Первым из дома появился не Сервантес, а его домашние, любопытствуя посмотреть на такую высокородную даму в бедном квартале, и столпились у входа во двор. Через какое-то время вышел Сервантес, сказал им несколько слов и направился к герцогине. Она смотрела, оценивая его по-новому. Высокий мужчина с выправкой солдата. Стоит мне посмотреть на мужчину, подумала она, и я сравниваю его с моим мужем. Или, вернее, на мужчину, чьи достоинство и манера держаться напоминают его благородно- энергичную осанку. Когда он стоял, вспоминала она мужа, то главенствовал. Верхом ли на боевом коне, меряя шагами ступенчатую протяженность сада в их библиотеке, или вступая на низкую ограду парка и поднимая меня к себе. Что-то от грации мужчины, продолжала она, чья жизнь была действием.
Сервантес встал перед ней, уже наклонив голову. Герцогиня предполагала, что это будет момент величайшего стыда для нее. Однако почувствовала, что ее сердце переполняет нарастающая радость. Почему? Она совлекает покрывала, мелькнула у нее мысль. Какое ироничное объяснение. И почему это чувство так ее опьяняет? Теперь ее объял трепет.
– Я приехала сказать вам кое-что, – произнесла она странным голосом.
– Ваша светлость, – сказал он негромко, – не могли бы мы вести разговор в вашей карете? Любопытство моей семьи – а вскоре, вероятно, и всей округи – довольно весомо. Как будто тебе в рот смотрят голодные, пока ты ешь.
Педро присоединился к зрителям во дворе и объяснял им, что никогда еще не видел кружев такого качества, как у нее.
– Но я ведь только что из нее вышла, – сказала герцогиня, заметив, что произнесла эти слова совсем по-детски.
Сервантес принял командование на себя. Его руки помогли ей войти в карету, а затем он сел напротив
