нее. Герцогиня глубоко вздохнула и посмотрела на него.
– Я получила ваше письмо, – сказала она, и это было почти лишним. Ведь она глядела на картину. И могла вступить в нее и постигнуть этого таинственного солдата, этого человека оружия, флагов, гусиных перьев… Кончики пальцев у него были в чернилах. Возможно, это тронуло ее сильнее всего остального. Она вспомнила, как ее муж садился за стол со следами чертежного угля на руках. Но это же был не ее муж. И она здесь, чтобы искупить свою вину. Однако разве это исключает возможность протянуть палец, коснуться его рта и сказать: «Взгляни, мир здесь, и из мыльного пузыря нашего внимания мы его не тревожим. Он спит, как редкая жемчужина, и пробуждается, когда мы носим его для радости или чтобы показать, что значит красота…»
– Ваш визит побуждает меня верить, – сказал он, зная, как хрупко ее состояние, – что мы можем начать сначала, как друзья.
– Я думала, увидеть вас мне будет трудно, – сказала она вполголоса, – но сейчас я нахожу, что это куда сложнее, чем всего лишь трудно.
– Ваша светлость?
Она покачала головой.
– Но с другой стороны, это много легче, чем труднее. – Она посмотрела на него прямо и открыто. – Я вновь обрела свою жизнь.
– Я рад, ваша светлость, – сказал он, сразу же поняв, что она вырвалась из насильственной темницы, в которой томилась так долго.
Она судорожно вздохнула, беря себя в руки, чтобы приступить к делу.
– Я видела Роблса, и сатира будет изъята из обращения. Предисловие было написано не мной.
Он медленно понимающе кивнул.
– Зависть, которая манипулировала мной, будет обезврежена и больше вас не потревожит, – продолжала она. – Пребывая… – она помолчала, – не в себе много месяцев, я послужила орудием низкой интриги. Теперь это позади. И, чтобы возместить все несправедливости, какие я допустила относительно вас, я оплачу Роблсу печатание вашей книги.
– В этом нет необходимости… – начал Сервантес.
Она сделала ему знак замолчать.
– Как хотите. Эти деньги – подарок. Ни я сама, ни Академия не будем значиться в роли вашего патрона, и не требуется посвящать вашу книгу мне в знак благодарности. Я чувствовала бы себя не стоящей этого. – Она вздохнула. – Академия прекращает свою деятельность, так как я не собираюсь обслуживать невежественный двор, подвергать себя угрозе мелочных страстей, которые состряпали недоразумения между нами.
Теперь он увидел в ней ту царственную красоту, которой она славилась.
– Большая потеря для двора, – сказал он вежливо, сам этому не веря.
– Насколько мне известно, – сказала она, – император не умеет читать или разучился. В отличие от своего отца, который был святым покровителем всех и всяческих списков. Императору от Академии никакого толка нет. И я подозреваю, что вкус самоназначенного министра культуры, – сказала она, подразумевая Дениа, – и непристоен, и склонен к политическим портретам и истории.
– Вы подняли бы критерии, – сказал он вежливо.
– Мое утверждение критериев, – сказала она мягко, – привело к разгулу нетерпимости. – Она задумалась. – Но, должна сказать, пусть даже я утратила чувство юмора, – продолжала она, – мне кажется, ваше произведение чересчур смешно на мой вкус.
– Вот теперь вы шутите, – сказал он.
– Меня тревожит, – сказала она, – что моя помощница Кара запирается в чулане, чтобы совладать с собой.
– Ваша светлость, – сказал он, – чем беспощаднее жестокости, тем сильнее смех.
Она переменила тему.
– Надеюсь, вам не кажется, – сказала она серьезно, – что я ничего вам не возместила.
– Ни в коем случае, – сказал он, – мне потребуется неделя, чтобы оправиться от вашей щедрости.
Она засмеялась.
– Вы закрываете Академию? – спросил он.
Она кивнула:
– Я закрою и дом. А потом отправлюсь искать моего мужа. – Она улыбнулась выражению на его лице. – Нет, ничего сатанинского. Его семья родом из Пармы. У них там прекрасные поместья. И в одном доме хранятся некоторые шедевры и творения древних, которые я могу изучить. Ну и это страна, особенно известная умением жить.
Он кивнул.
– Пока я здесь, я буду помогать вам во всем. – сказала она.
Конец аудиенции.
– Благодарю вас, – сказал он.
Атмосфера резко изменилась. Возможно, она была не в силах поддерживать подобный разговор. Он приготовился выйти. Ее рука схватила его за локоть.
– Не считайте меня переменчивой, – сказала она. – Мне нужно о многом подумать. И, пожалуй, не слишком удобно… – Она кивнула на семейных Сервантеса, которые все еще ждали у входа во двор. – Я навеки у вас в долгу. – С этими словами она закрыла дверцу кареты.
И тут же в окошке показалась ее голова, на него сверкнули ее горящие жизнью глаза. Прощание преобразило ее.
– Навестите меня.
Вновь властный тон. Ее голова отодвинулась в таинственный сумрак, грот пифии. Он стоял, испытывая восторг и ужас, в которых нельзя было ошибиться – призыв к чувственному общению.
Не желая обсуждать с семьей подробности разговора, он коротко сообщил им, что она благородно извинилась за свое поведение и берется заплатить за издание его книги совершенно безвозмездно. Его семейные пришли в восторг, и Исабель только что не отнесла его в дом на руках. Он сказал им, что должен заняться завершением предисловия, прежде чем отдавать книгу в печать, а уж тогда можно отпраздновать все по-настоящему.
– Помните, – сказал Сервантес, – напечатанию книги деньги не помогут. Но у нас уже готов план. А деньги помогут в других отношениях.
Они с Педро перемигнулись, что не замедлило бы возмутить его домашних, если бы их не размягчила прекрасная новость.
– Патрон! – благоговейно произнес Педро. – Или в этом случае следует сказать «патронесса». Господи, благослови ее покрывало и кружевные перчатки! Патронесса!
Сервантесу ее приглашение было совершенно ясно. И он знал, что примет его.
Кратчайший любовный роман на свете
Сервантес знал, что приглашение герцогини не терпело отлагательств. День этот уже оделся покровом таинственности, а его поездка в эту ночь оказалась и вовсе волшебной. Ничто не задержало его в дороге. Двери дома были распахнуты почтительными слугами. И, будто ничего естественнее и быть не могло, он оказался в крыле личных покоев герцогини. Там, ведомый инстинктом Эроса, он прошел по пышному коридору и нашел ее в библиотеке, сидящей на полу среди разложенных карт.
Впервые он различил в ней девочку. Ее глаза позвали его подойти, а затем ее рука, ласково взявшая его руку, усадила его на полу рядом с ней… Ну, могу сказать только, что нежное принятие ее прикосновения с молниеносной легкостью смело тягость их первой встречи. И далее, сидя рядом с ней, восхищаясь ее необыкновенным изящным профилем, он ощутил себя ребенком в предвкушении какой-то восхитительной
