оскорбительное для первого автора. – Пьянчуга счел это настолько потешным, что принялся безудержно хохотать, хрипя и утирая слезы. – А я на этом разбогатею! – И он совсем обмяк.
– Замечательно! – сухо сказал Сервантес. – А первый автор?
– Проживает в этом городе, – зашептал пьянчуга. – Наверное, какой-нибудь дуралей на чердаке, понятия не имеющий, что его книгу напечатают.
– И это твоя операция? – сказал Сервантес. Заряд ярости в воздухе вокруг них был очевиден для всех, кроме пьянчуги, который, обессилев, покачивался на стуле.
– Это войдет в моду, – прохрюкал он, – и многие будут проделывать то же.
– И ты приехал сюда, – сказал Сервантес, – чтобы заплатить автору?
Пьянчуга только рот раскрыл.
– Кому? – сказал он. – Автору?
– Да, – сказал Сервантес, – тому, кто написал книгу.
– Вот уж нет, – сказал пьянчуга. – Я заберу всю прибыль. Приехал я для встречи с поэтом, моим клиентом, чтобы он одобрил макет, который будет напечатан через неделю, считая с завтрашнего дня. Ну, разве моя маленькая игра в отгадки тебе не угодила?
Сервантес наклонился над пьянчугой.
– Ну а теперь я сыграю с тобой в игру, – сказал он ровным тоном, хотя почти все регулярники поняли, что он очень рассержен. Он сделал жест, загадочный для пьянчуги. Но хозяин таверны был наготове и, уже вернувшись от стойки, вручил Сервантесу его знаменитую, более чем по уставу длинную саблю. – Если я с первого раза не отгадаю имя автора, которым ты так подло злоупотребил, ты сможешь уйти отсюда, унося в целости мозги, дарованные тебе Богом. – Сабля нависла над пьянчугой. – А если я все-таки отгадаю с первого раза, тогда беги. Потому что я расщеплю твои мозги, как лучины для растопки, а заодно и твою голову, и туловище.
Пьянчуга окостенел от ужаса.
– Знакомому так говорить не положено.
– Наше знакомство не было таким уж случайным, – сказал Сервантес ровным тоном. В таверне царила мертвая тишина. – Имя автора, которым ты так подло злоупотребил, – и сабля в руке Сервантеса повернулась, – Мигель Сервантес.
Пьянчуга судорожно сглотнул, взвился со стула и побежал к входной двери.
– Помогите! – взвыл он.
Сервантес бросил саблю назад хозяину таверны.
– Трус умрет от страха, прежде чем его убьют, – сказал он и бросился в погоню.
Зрелище за дверью было настолько абсурдным, что гнев Сервантеса почти сразу же угас. Педро, подставив пьянчуге подножку, теперь сидел верхом у него на спине и, осыпая бранью, колошматил его большим сыром.
– Помогите! – кричал пьянчуга. – Демоны!
Его глаза были крепко зажмурены.
– Ты слышал? – спросил Сервантес, вместе с Педро поднимая пьянчугу за руки и за ноги.
– Помогите! – вопиял пьянчуга. – Демоны!
– Ночная посудина! – закричал в ответ Педро, обозвав пьянчугу.
Они отнесли пьянчугу к лошадиной колоде, полной воды, и бросили его туда. Регулярники, вышедшие из таверны следом за Сервантесом, разразились криками одобрения. Вода в колоде запузырилась, но пьянчуга из нее не появился. Педро за волосы вытащил его голову на воздух.
– Демоны, – прохрипел пьянчуга. Глаза его оставались зажмуренными.
– Сервантес! – вполголоса окликнул его хозяин таверны и кивнул на факелы ночного дозора, замелькавшие по соседней улице.
Сервантес и Педро припустились бежать во весь дух, уже слыша за собой звуки погони.
– Он помешанный, – сказал стражникам хозяин таверны, указывая на пьянчугу. – Он из Мадрида, так что удивляться нечему. Выпил кувшинчик, тут в нем взыграла совесть, он вышел и нырнул.
– Демоны, – сказал пьянчуга из колоды.
Два друга переводили дух под какой-то дверной аркой.
– Корысть и неуважение довели его до этого, – сказал Сервантес.
– Согласен, – сказал Педро, – хотя было бы немножко трудно объяснить, как он сам довел себя до колоды!
– Впрочем, дело сейчас не в нем, – сказал Сервантес. – У нас есть всего неделя, чтобы напечатать книгу.
Интерлюдия
Мало того! Роблс бесследно исчез. Он решил убраться подальше вместе с женой, прежде чем еще какие-нибудь сумасшедшие памфлетисты решат прибегнуть к его услугам, и отправился в оздоровительно- развлекательную поездку в старую столицу. Это вполне устраивало и его жену, так как в своем нынешнем положении она находила постоянные предлоги для слез, забывала, как расчесываются волосы, и ела слишком много сладостей. Роблс упаковал несколько сумок, и они отбыли в то же утро.
Стражники с большой неохотой отпустили пьяного мадридского печатника, хотя он непрерывно твердил про демонов и бессвязно заявлял, что здесь он по императорскому делу – идея, которую скормил ему Онгора и которую он с чрезмерной готовностью присовокупил к набору своих бахвальств.
Онгора внес за него залог, одобрил макет пиратского издания книги Сервантеса и, не теряя своего поджигательского настроя, договорился со своим пособником, что тот безотлагательно вернется в Мадрид. Пиратское издание надо было напечатать и распространить немедленно. По-прежнему пьяный, полубесясь- полустыдясь, печатник вернулся, как ему было сказано. Онгора проследил, чтобы он уехал, и, признавая, что нашел подходящего сообщника для пиратского присвоения книги Сервантеса, он вдобавок сожалел, что их план и возбужденное предвкушение скорых прибылей так быстро преобразили склонность печатника к горячительным напиткам в опасный порок. Однако, по его расчетам, стыд, который испытывал печатник, открыв их намерения тому, кому особенно не следовало про них ничего знать, а также неприятная интерлюдия в колоде вкупе с душевной угрозой стражников бросить его за решетку, взятые вместе, вполне могли укротить его проспиртованные нервы. А он дня через два съездит поверить прогресс их пиратства.
Его охватывал приятный внутренний жар при мысли, что не пройдет и недели, как умная пародия вытеснит книгу Сервантеса, и оскорбления, которые он отточил в Вальядолиде, станут предметом пересудов по всей стране. Жизнь Сервантеса будет разбита и растоптана.
Никто ничего не знал о местонахождении Роблса или его жены. То, как он пропал без единого слова предупреждения, превратилось в подлинную тайну. Два друга встречались у дверей его печатни, будто ежедневное паломничество могло возвратить туда холерического печатника. Их захлопнул капкан непредвиденного. Ведь после того, как они столь несомненно заручились поддержкой герцогини, было вдвойне жестоко лишиться союзника, которого, они не сомневались, эта новость подбодрила бы.
Невозможность ничего предпринять, когда нельзя было терять ни минуты, обрекла обоих на бессонницу, и, встречаясь у печатни Роблса чуть ли не каждый час, занятия лучше они для себя придумать не могли. Перевязанная рукопись была в полной готовности. Новость уже распространилась по городу, и взволнованные прохожие останавливали их на улицах, осведомляясь о дне выхода книги. Его семейные были в крайнем возбуждении: наконец-то их могла осиять слава. Единственным, кого эта смесь тоскливого бездействия и бурных предвкушений никак не коснулась, был Старый Рыцарь, все так же зачарованный видением Грааля во дворе Сервантеса, неуязвимый для всех попыток семьи прогнать его или принюхиваний к нему местных бродячих псов. Сервантесу пришлось призадуматься, когда Исабель потребовала, чтобы
