нравятся они мне.
Хью улыбнулся, взял деревянную чашку с буфета и налил себе вина.
– Тут я с тобой заодно. Мне они тоже не нравятся.
Вид еды не возбуждал аппетита, но, когда крепкое вино достигло желудка, Хью переменил мнение. Стола в комнате не было, а поскольку предложение Хью поесть стоя было отвергнуто, они с Мартином придвинули к буфету единственную скамью. Алиса принялась разламывать хлеб, а Мартин орудовал ножом, пытаясь сладить с сыром. Санча, не желая выглядеть беспомощным инвалидом, разливала вино.
Четверо молодых людей принялись за скромную трапезу. Все оказались голодней, чем им казалось, и разговоры отложили на потом. Когда первый голод был утолен, Хью известил о намерении завтра утром покинуть Гексхэм и стал описывать предстоящую дорогу в Эвистоун.
Санча слушала, радуясь предстоящему отъезду, словно простым бегством можно было избавиться от демонов, терзавших ее душу. В этот момент она не слишком задумывалась о том, что чем дальше она от Виндзора, тем ближе к таинственному дому на Севере и жизни на границе с незнакомцем, столь же таинственным.
На самом деле она серьезно не думала о месте Хью в ее жизни до сегодняшней заупокойной мессы в храме, когда увидела его, стоящего у гроба отца, не скрывая, что творится у него на душе, не скрывая слез. Санча поймала себя на том, что наблюдает за ним, прислушивается к каждому его слову. Ей казалось, что она увидела его только сейчас, и в какой-то мере так оно, возможно, и было.
В комнате стало душно и жарко, и на их юных лицах появились капли пота. За неторопливой трапезой мужчины не выпускали из внимания того, что происходило на переднем дворе монастыря, где собирался отряд Нортумберленда. Чуть погодя Хью подошел с чашкой вина в руке к окну и выглянул наружу.
Неожиданный громкий стук в дверь прервал его размышления и нарушил царившее в комнате умиротворение. Все вздрогнули. Мартин вскочил со скамьи, сжимая в руке нож. Хью быстро поставил чашку, достал из-под кровати меч и вынул его из ножен. Подойдя к двери, он жестом велел Мартину встать с левой стороны. Но, отодвинув засов, он увидел перед собой всего-навсего послушника с испуганным лицом, толстого мальчишку, который, шепелявя, сказал, что пришел с вестью от епископа.
– Он просит быть на вечерне, которая скоро начнется, милорд.
Мгновение Хью молча смотрел на него. Потом ответил:
– Скажи, что я принимаю приглашение, – и захлопнул дверь. Он устыдился нелепого своего страха и того, что почти поверил, что Гилберт и Уолтер пришли убивать его. Он начинал бояться тени.
Когда Хью вышел от епископа, уже стемнело. В конюшне он еще раз поговорил с Румолдом. Мартин провел вечер здесь же, болтая, наблюдая за игрой в кости и ожидая Хью. Вскоре они вместе пошли к дому для гостей.
По дороге Хью сказал, касаясь беседы с епископом:
– Он явно не считает меня достаточно самостоятельным и намерен каждые несколько недель присылать одного из монахов проверять, как идут у меня дела. – Хью улыбнулся и с издевкой добавил: – Чтобы убедиться, что я не сбежал, прихватив из аббатства раку с мощами.
Мартин фыркнул:
– Он не там ищет грешников, ему стоило бы посмотреть в своем монастыре. Знаешь молодого Донела? Румолд говорит, один из монахов завлек его в коптильню, пообещав угостить его окороком, а там поцеловал в шею и пришел в такое возбуждение, что Донелу пришлось образумить его хорошим тумаком. Но теперь Донел боится один выйти до ветру.
Хью засмеялся. Шестнадцатилетний Донел был высоким крепким парнем, способным постоять за себя.
– По крайней мере, в другой раз будет знать, чего можно ждать от монахов. Он ему костей не переломал?
– Нет, – хохотнув, отрицательно покачал головой шагавший рядом Мартин и добавил: – А надо было бы.
Комнаты первого этажа в доме для гостей казались необитаемыми: в окнах – ни огонька. Лестница тоже тонула в темноте. В сумрачном коридоре горела единственная свеча.
Подойдя к двери, они услышали, что в комнате раздаются женские голоса и смех. Санча и Алиса, одетые для сна, сидели на кровати и снова играли, положив между собой разноцветную доску.
Хью не мог отвести глаз от жены, сидевшей в розовой шелковой ночной рубашке.
– Так это правда, милорд? – спросила Санча, не переставая смеяться. – Завтра мы уезжаем? – Она говорила медленно, стараясь правильно выговаривать английские слова.
Ее восхитительные волосы были распущены и струились по плечам, словно она – а может, Алиса – только что старательно расчесала их. «Красивые волосы», – подумал Хью, вспоминая ощущение их тяжести, душистой и шелковистой.
– Это правда. Выедем завтра, как только рассветет. Я велел Румолду оседлать ваших с Алисой лошадей.
Санча удержалась от того, чтобы поблагодарить его, но на ее губах, когда она склонилась, чтобы собрать фишки, мелькнула улыбка, победная улыбка.
Хью сбросил с себя парчовое платье. Утром он сменит это пышное одеяние на привычное кожаное.
Мартин, уже раздетый до пояса, подошел из другого угла комнаты, чтобы повесить разбросанное платье господина.
– Можешь сделать это утром, – сказал Хью, заметив, как Алиса в одной рубашке пробежала по комнате, чтобы убрать доску в дорожный сундук. От него не укрылось то, каким пылким взглядом Мартин проводил девушку.
Стаскивая рубаху и бросая ее в сторону, Хью рассказывал жене о том, что происходило у епископа.
