Ржавчина вернее сварки блокировала дверь люка, и выйти из каюты становилось невозможным. Дозорной, оказавшейся замурованной заживо, оставалось только сохранять присутствие духа, не поддаваться панике и беречь силы.
— Если повезет и в каюте окажется водопроводный кран, — продолжала Зигрид, — смешайте ее с выданным вам питательным порошком, эта каша позволит вам не умереть с голода. С нее, конечно, не потолстеешь, но зато протянешь до прихода следующей дозорной, и тогда уже стучите кулаком в дверь изо всех сил, чтобы обнаружить свое присутствие.
Все юные часовые, если одна из дозорных исчезала, на ее поиски никого не отправляли. Немногочисленность команды «Стальной акулы» не позволяла осуществлять розыски.
— А если дозорные не обнаружат пропавшую в следующий обход, — зло смеялись девочки, — то крысы, которые передвигаются по канализационным трубам, быстро сообразят, где ты. Они хоть и ослепли от постоянной темноты, но нюх не потеряли! Крысы оставят одни косточки, причем гладко и чисто обглоданные!
Кроме фонарика и пайка для выживания, дозорная должна иметь в рюкзаке резиновый гидрокомбинезон, который ей требовалось надеть при обнаружении протечки морской воды. Вообще-то правила предписывали никогда не снимать скафандр, но ползти в нем было настоящей пыткой. Надевая комбинезон, дозорные потели от малейшего движения, а пропитавшись потом, защитный костюм натирал кожу в самых чувствительных местах.
Резина комбинезона была лягушачьего цвета, очень прочной и не рвалась, обтягивая дозорную с головы до ног. Голову закрывал специальный шлем с маской подводника на уровне глаз и с фильтрующей вставкой у рта. Одетая таким образом дозорная была защищена от контакта с жидкостью, ни одна капелька морской воды не могла попасть на ее кожу. Это было необходимое условие для выживания…
Сама Зигрид держала комбинезон в рюкзаке поверх остального снаряжения, чтобы быстро и легко достать его по сигналу тревоги. До настоящего времени ей встречались лишь мелкие протечки, которые было легко заделать, но «старенькие» рассказывали шепотом истории об отсеке, наполовину заполненном водой, о превратившемся в бассейн трюме, куда бедные девочки вдруг попадали, так и не успев надеть водонепроницаемый костюм. И тогда считай, что пропал. Как только вода касалась кожи,
Но лучше не думать об этом! Особенно перед началом обхода, иначе становилось страшно.
Хотя Зигрид еще никогда не встречалась большая протечка, она знала, что рано или поздно это произойдет. Поэтому продвигалась с осторожностью, замирала, как только ей слышались звуки текущей или капающей воды. Чаще всего это оказывался просто плохо закрытый кран, из которого текло в сток раковины. Но ведь однажды, вдруг… Ну уж точно когда-нибудь…
Дозорные сменяли друг друга, обеспечивая постоянное наблюдение. Таким образом, в заброшенных помещениях подводной лодки всегда находилась девочка лет 14–16, которая осматривала их в потемках, с одним лишь фонарем в руке. В каком-то смысле Давид прав: они работали как часовые.
Иногда Зигрид думала, что предпочла бы какое-нибудь другое дело. Но какое? На подводной лодке молодежь занималась бросовым, так сказать, трудом. А когда однажды высокий Димитрий отказался покрывать трубы краской от ржавчины, его сразу же перевели на самую трудную работу — торпедный склад. А ведь там ему запросто могло оторвать руки!
Офицеры на «Стальной акуле» пользовались неограниченной властью. Некоторые из них по возрасту уже могли пойти в запас. Они были настоящими тиранами — капитан Лаердалл, лейтенант Каблер…
Плавание, длившееся больше десяти лет, портило их характер. Из-за постоянной сырости они страдали от ревматических болей в суставах, это напоминало им о преждевременной старости и только усиливало их раздражение. Офицеры ненавидели матросов — девушек и юношей без особых заслуг, которых взяли на подлодку в возрасте шести, восьми, десяти лет, чтобы обеспечить смену, если плавание продлится дольше, чем было предусмотрено Верховным Морским командованием. Сталкиваясь с кем-нибудь из офицеров в коридоре подлодки, матросу лучше было быть одетым по всей форме и отдавать им честь как положено, чтобы не нарваться.
— Они всегда говорят, что мы ничего не умеем делать своими руками, — проворчала Зигрид, оставшись однажды вечером наедине с Давидом Аллораном. — Но разве кто-нибудь нас чему обучал или показывал? Нам поручают только убирать каюты или мыть подносы на кухне. И что можно таким образом узнать об управлении гигантской ядерной подводной лодкой?
Парень смутился и нахмурился. Он не любил, когда критиковали офицеров, их обшитая золотым галуном морская форма внушала ему уважение. Поэтому возразил:
— Мы еще слишком молоды. Надо запастись терпением, настанет и наш черед.
— Смеешься? — вспылила Зигрид. — Они же уже все старые. Ты что, никогда не смотрел на них? Капитан корабля со своей длинной белой бородой просто Дед Мороз! Нам уже давно пора занять их места.
Юноша закрыл ей рот рукой, заставив Зигрид замолчать. Но та все еще кипела от возмущения. Она была просто вне себя, потому что чувствовала себя одураченной.
Когда за ней и другими воспитанниками, составляющими теперь основную часть экипажа «Блюдипа», пришли в военный детский дом, им обрисовали полное надежд будущее.
— Это очень важное секретное задание, — объяснял вербовавший их офицер. — Моряки подводной лодки пробудут в плавании десять, пятнадцать, а то и двадцать лет! Вот почему Ставка Верховного Командования набирает детей — они сменят постаревших офицеров. Некоторые из вас поднимутся по карьерной лестнице от юнги до капитанского мостика. Вы отплывете детьми, а вернетесь в капитанской форме, с золотой обшивкой на рукавах!
На первый взгляд дело казалось заманчивым. В приюте Зигрид было скучно. Она уже подросла, теперь никто не захочет ее удочерить. Поэтому девочка и вызвалась отправиться в плавание. Ей пришлось пройти тысячу тестов, которые определили ее «уровень клаустрофобии», иными словами, реакцию на закрытое пространство. Она подпрыгнула от радости, узнав, что отобрана, и девочки из ее комнаты ей завидовали.
И все ради того, чтобы ползти в потемках с фонариком в руке, стараясь не потеряться? Вот уж стоило столько лет учить математические формулы!
Конечно же, постоянные обходы не были лишены смысла. Случалось, что после нескольких дней в темноте дозорную ослеплял внезапный свет. Пятно голубоватого света, затерянное в ночи, — как прореха в крыше, через которую видно летнее небо. И тогда сердце девочки начинало быстро биться, поскольку это был явный признак броня обшивки судна повреждена.
— Если вы заметили голубоватый свет, — объясняла Зигрид ученицам, — значит, видите протечку. Так светится морская вода. Помещение наполняется каким-то лунным сиянием, словно небо растворилось и маленьким ручейком течет внутрь подводной лодки.
Она нисколько не преувеличивала.
— Предупреждаю вас, — добавляла Зигрид, — очень трудно не поддаться восхищению при виде этого свечения, людям хочется сесть и любоваться им до боли в глазах. Иногда вода течет по капле, но маленькая протечка быстро превращается в лужу, потом болотце, пруд. И тогда на сцену выходим мы, дозорные. Мы должны обезвредить протечку, пока озера не растекутся по всему «Блюдипу».
Да, да, из-за необычного свечения люди как-то быстро забывали, что вода — морская. Но именно в секунду полного восхищения надо быть очень осторожным, поскольку феерически прозрачная жидкость на самом деле — мощное мутагенное вещество. Достаточно окунуться в него на тридцать секунд, и с телом начнут происходить необратимые изменения. Об этом знал каждый моряк «Блюдипа»: вода планеты Алмоа оказывает на организм земного человека необратимое и ужасающее действие.
