— И Горчакова Булавин прогнал за дело!
Долгорукий смотрел в толпу. На лице его не дрогнул ни один мускул. Глаза сузились, холодное бешенство распирало князя, рвалось наружу. Однако сдержался. Взглянул на старшину, стоявшую рядом: Максимов и прочие, тая довольные усмешки, отводили в сторону глаза, еле заметно разводили руками: что тут, мол, поделаешь? На круге казаки — сила! Максимов понимающе глянул на сотоварищей. Потом повернулся к подполковнику: позволь, мол, слово молвить; тот понял, согласно и строго прикрыл веки. Атаман опять поднял булаву, и постепенно вернулась тишина. Медленно и веско падали в толпу его слова:
— Господа казаки! Дело то великое и необычное. Знаете вы, что с давних лет и до нынешнего времени такова великих государей указу не бывало, чтоб пришлых с Руси людей не принимать. И заказу (запрета. — В. Б.) о том не бывало.
Долгорукий с каменным лицом слушал осторожные, но твердые слова атамана. Подумал: «Дьявол, лиса хитрая!» Снова вслушивался в то, как ведет свое Максимов:
— А в прошлом 1703 году приезжали на Дон сыщики: Михайло Федоров сын Пушкин по правую сторону реки, Максим Микифоров сын Кологривов по левую. И зимой того 703-го и 704-го годов Пушкин был по правой стороне Дона и по Северскому Донцу, и по всем запольным речкам, в 34 городках; Кологривов — по левой стороне в 16 городках. И всего были они в 50 городках. И нигде не изъехали ни одного беглого человека.
— Так уж, ни одного?! — Подполковник в усмешке скривил губы. — А людей-то в тех городках Пушкин и Кологривов застали много зело!
— Те атаманы и казаки, которых они в тех городках изъехали, пришли туда до азовских походов. Под Азов ходили с царевым войском и тот город брали. А тех, которые пришли до азовских походов, а под Азовом не были, выслали мы по государеву указу на запольные речки в новопоселенные места. А тех, кто пришли после азовских походов и до 1700 году, поселили по азовским дорогам по указу же великого государя.
— Вот они и есть беглые! — Долгорукий поднял руку с оттопыренным указательным пальцем. — И таких у вас на Дону превеликое число!
— Так они, господин подполковник, поселены там по указу великого государя. Если их ныне в Русь выслать, то у нас на Дону на тех указных местах не останетца жить ни единова человека.
— А тех, кто приходил на Дон после 1700 году?
— Тех мы всех выслали еще до той стольничьей присылки. И впредь таких принимать не велели под смертною казнью.
— Так, так... — Все видели, что Долгорукий сомневается в том, что говорит Максимов. — Верить тому не мочно, атаман. Разбор и переписка покажут. Государю о тех беглых многое есть челобитье от розных помещиков и вотчинников: их люди и крестьяне, бегая со многими их крадеными пожитками, ухораниваютца в верхних донских городках. Розыск должен быть, господа казаки! А за то, что государева дьяка Горчакова держали за караулом, воровского атамана Булавина арестовать надобно.
Твердость, непреклонная воля князя, за которыми все чувствовали жесткую руку Петра, заставили старшину и казаков отступить. Но не во всем. Казаки, присутствовавшие на круге, состояли в основном из жителей Черкасска и соседних островных станиц. И они, и старшина согласились в конце концов на том, что Долгорукий с отрядом, минуя Черкасск, пойдет для сыска беглых вверх по Дону. В столице они согласиться на тот розыск отказались. Князь, скрепя сердце, не возражал — и на том спасибо!
Лукьян Максимов и старшина от имени Войска вручили Долгорукому «сказку», изложили в ней причины невозможности провести перепись и сыск беглых в Черкасске. Повторили то, что атаман говорил на круге. На том обе стороны и сошлись. Долгорукий, хотя и неполностью, добился того, что хотел. В Черкасске-то, поди, проживало много беглых! Однако он все же получил согласие провести розыск по всей остальной территории Дона. Старшина черкасская, к своему великому облегчению, сумела отвести сыщиков-карателей от Черкасска и новоприхожих своих работников.
Старшине хотелось побыстрей проводить долгоруковский отряд со своего острова. Чтобы ускорить дело и показать свою лояльность царскому распоряжению, войсковой атаман с товарищи выделили в помощь князю человек сто сорок со старшинами, писарями и работниками. Из значных с князем отрядили Савельева, Саламату, Машлыкина, Петрова Ефрема, Мажару и других.
Несколько дней прошло в сборах. В начале сентября отряд Долгорукого, без малого в трех с половиной сотнях человек, выступил из Черкасска вверх по Дону. Пришли в Манычский юрт. Собрали немногих его жителей, и новоприхожих здесь не оказалось — после розыска нашли одного только беглого. В Багаевской станице на следующий день оказалось побольше — одиннадцать, в Бесергеневской — двое; да в Багаевской — четырнадцать жен, мужья которых, тоже из новоприхожих, ушли вместе с другими донскими казаками в военный поход, в Польшу. Улов оказался небольшим. Да князь и не ожидал иного. Понимал, что казаки, из старожилых, прячут беглых, а те, конечно, не хотели попадаться на глаза Долгорукому и его команде.
В каждой станице сыщики составляли именные списки жителей: в один вносили старожильцев, в другой — новоприходцев. В станицах разыгрывались душераздирающие сцены: в ходе допросов людей били кнутом, резали носы и уши; партии беглых под конвоем отправляли в места их прежнего жительства или на Воронеж к Апраксину, которому постоянно не хватало людей для верфей и прочих работ. Стон и слезы, причитания и проклятья отмечали путь карателей по донским станицам. Слухи, разговоры о жестокостях и насилиях Долгорукого распространились по всему Дону. Накапливались возмущение и злоба на непрошеных пришельцев.
Неделю спустя по выходе из Черкасска Долгорукий пришел в Мелехов городок. После разговора со станичным атаманом и казаками нашлось еще 20 беглых. Долгорукий созвал совещание:
— Господа офицеры! Розыск только начался, а дела идут у нас плохо. Если так будет и впредь, указ великого государя выполнить нам не уметь. Как у Пушкина и Кологривова было, вы знаете.
— Знаем, господин подполковник.
— Так вот. В этом деле разговорами да уговорами ничего не сделаешь. Сами видели: как кнут по спинам начнет ходить, так и языки развязываются. Посему приказываю: не жалеть ни старого, ни малого; не разбирать, кто старожилый казак, кто новоприходец, сечь без пощады и беглого, и его укрывальщика. Понятно?!
— Понятно.
— Господин подполковник, — спросил капитан А. Ф. Плохов, — неделя уже прошла, а мы только в нескольких станицах побывать смогли. Если и дальше так...
— Знаю. И о том хочу сказать. Если всем отрядом итти по Дону и притокам, то и к зиме не кончим дело. Надо нам разделиться на партии. Ты, капитан, — посмотрел на Плохова, — пойдешь дальше вверх по Дону до Паншина-городка. С тобой пойдут поручик, двое черкасских старшин, двое писарей и солдат с десяток или победе.
— Слушаюсь, господин подполковник.
— Дальше, от Паншина до Донецкого городка, пойдет с отрядом, — князь пробежал глазами по офицерам, седевшим на лавке. — капитан Киреев.
— И с притоками? — Киреев встал с недоумением на лице. — Городков-то там великое число.
— Нет, твой путь — только по Дону. По Медведице и Бузулуку итти капитану Хворову, по Хопру — капитану Тенебекову. Понятно всем?
— Понятно.
— Так тому и быть. Сам я пойду по Северскому Донцу и запольным речкам. Там тоже, полагать можно, беглых немало. Повторяю, господа офицеры: сыск вести с великим тщанием, поспешением и без послабления. Государю о том велено писать почасту. А спросит государь с нас по всей строгости.
Разделившиеся отряды двинулись по назначенным местам. Розыск, сопровождавшийся жестокостями, продолжался. Долгорукий повернул со своим уменьшившимся почти наполовину отрядом на северо-запад. Шли по городкам на Донце и его притоках — Гнилой, Деркуле, Калитвам и прочим. Князь и его подчиненные вели себя круто и беспощадно. В Обливенском городке, как и в других, атаман подал сказку о жителях: все они, мол, из старожилых; новопришлых было человек с 20, но и они разбежались, услышав про такой строгий сыск. Долгорукий не поверил и оказался прав: один из местных казаков, недоброжелатель
