Булавин

О планах Булавина из той же отписки, со ссылкой на слова архиерейского крестьянина, царевичу стало известно: Булавин собирается идти на низ до устья Медведицы конницею берегом, а пехота — водою; «и суды у них у всех учинены были, и у тарговых у всех обрали и спустили на реку. А итить им до Черкаского, чтоб побить всех старых казаков. А как старых казаков побьют, то пойдут к Москве». Повстанцы пошли «с Пристани» по суше и воде, «судов з 10, ...а перевозились они... через реку Хопер на плотах трои сутки».

Волконского, который снова просит подкреплений для защиты от восставших, очень беспокоит, что ему могут прислать полки из рекрутов, собранных из волостных и помещичьих крестьян, к тому же — из тамошних краев (из мест, охваченных уже восстанием или близких к ним) и «не в давных временех». Такие солдаты, продолжает он, «к отпору их, изменников, будут ненадежны для того, государь (царевич Алексей. — В. Б.): обносится у нас слово, что нынешней бунт и начался от таковых беглых крестьян, которые бегают из волостей и из-за помещиков, а паче от взятья в рекруты. И от иных здешних крестьян есть в бунтовщиках братья или детей и свойственники. И чаю я, холоп твой, что прелесные письма... и в иные городы от них, воров, тайно разосланы». Если в Тамбове и Козлове полками простой народ «не охранить и не удержать», то их воровское намерение умножится. Жители меншиковских деревень Грибановки и Корочана, что на реке Вороне, «к их воровству склонились и выбрали меж себя они, танбовцы, ис тамошних жителей атаманов и есаулов, что быть им к воровскому войску послушным, а присланных ис Танбова посыльных побивать до смерти и расправу (управление. — В.Б..), меж собою чинить по их войсковому против казачей обыкности».

Булавин, говорит далее Волконский, послал для «возмущения к бунту» в ряд украинных городов семь станиц, по 260 человек в каждой (всего, таким образом, более полутора тысяч повстанцев). И такие же казаки и калмыки гонят от Тамбова «немалое число» конских табунов и стад скота. «Их воровской злой замысл и бунт, — подытоживает воевода, — множитца и кроме их, казаков», поскольку многие жители деревень — Корочана, Грибановки, Ключей, Такая (Козловский уезд) и других — «уже к воровскому согласию согласились всеконечно и выбрали, в пративность Вашей государской воли, отаманов и ясаулов».

Поскольку повстанцы действовали и под Борисоглебском, власти очень тревожились в связи с тем, что больше десяти тысяч работных людей в тех местах были заняты на заготовке леса, сгонке плотов, перегонке лошадей и др.

В конце марта в село Боровское на реке Битюг приехали более сотни восставших, «конные с ружьем, да у них было три бунчюка»... Они арестовали приказного человека дворцовой Битюгской волости, подьячего, взяли казну и лошадей, а «указы и всякие приказные письма и задрали и кабацкого голову пытали и многие домы разоряли. А колодников распустили, а иных взяли с собою». Повстанцы читали в кругу местным жителям прелестное письмо. Их атаман Лукьян Михайлов (Хохлач) призывал боровчан:

— Кто похочет с нами итти волею, приходите к нам в соединение. А сами вы, битюцкие жители, выбирайте меж себя атаманов и есаулов, по казачьему обыкновению. Решайте все дела собою, а приказных и воевод не слушайте. И еще: на великого государя чтоб вы хлеб не сеяли, а пахали б на себя.

Два дня провели повстанцы в том селе. И оба дня «били смертным боем» приказного человека, возглавлявшего управление Битюгской волостью. Крестьяне с одобрением наблюдали за расправой. Один из них, Роман Желтопятый, говорил повстанцам:

— Для чево вы не убьете ево до смерти? Буде вы мне дадите хотя рубль, я не только одного ево, но и трех человек убью до смерти.

Важные для властей известия сообщил в Воронеже острогожский казак, которого посылали «на Хопер тайно для проведыванья Булавина»:

— Булавин по Хопру и Бузулуку все городки возмутил, и все с ним пошли на Усть-Хопер. А со всякого городка с ним идут по половине, а другая половина остается в городках. Идут сухим путем и плавною. И в вербное воскресенье пришел к Дону на Усть-Хоперское. И по Дону многие городки ему поддаются, и с Медведицы к нему идут.

Но не все станицы и казаки присоединяются к восстанию:

— А Поротовской (Правоторовской? — В. Б.) станицы и Донецкой городок, Казанка, Микулин, Тишанской Старой и Новой городки к нему не поддались и поддаваться не хотят, и оберегают пушки и ядра, кои в Донецком лежат.

Цель Булавина — идти в Черкасск «побить стариков». Работных людей, которые готовили государев лес по Хопру, он «распустил, а начальника их посадил в воду» (утопил).

Князь Волконский называет (в новом доношении царевичу Алексею) имена атаманов, избранных жителями сел и деревень, приставшими к восстанию: в Грибановке — тамбовец Гаврила Викулин, в Никольском — Алексей Скрылев.

Тамбовцы Трофим Мещеряков и Кузьма Платицын известили козловского воеводу: как они были в Пристанском городке, то приезжали к Булавину 10 правоторовских казаков, кланялись ему:

— Прости нас, Кондрат Афанасьевич!

— За что простить?

— Прошлой осенью присылал ты в нашу Правоторскую станицу своих казаков, чтоб склонить нас в свое согласие. А мы тех твоих посланных посажали в воду, а иных, оковав, отослали в Войско (Черкасск. — В. Б.) и в Москву.

— Помню сие дело. Плохо вы, казаки, то сделали.

— Плохо, господин атаман. Сами знаем. Прости нас, дураков!

— Ну, ин так и быть. Для нынешнего великого дела вас прощаю. Идите со мной в поход на Черкаской бить старшин-изменников.

— Пойдем с радостью, Кондрат Афанасьевич.

— Ну, с богом.

Восстание, ширившееся и нараставшее, как снежный ком, охватывало все новые места по Дону, соседним русским и украинским уездам и полкам. Везде находилось много недовольных, которые шли к Булавину. Но делали это не все — ряд казачьих станиц, а также деревень и тем более городов по соседнему пограничью не захотели включиться в восстание. Более того, в пределах отдельных станиц и селений происходил раскол: одни переходили на сторону повстанцев, другие выступали против них, скрывались в лесах.

Те же два тамбовца наблюдали в Пристанском городке, уже после ухода из него Булавина с войском, как идут туда крестьяне разных новопоселенных деревень Тамбовского, Козловского уездов — из тех же Ключей, Корочана и других. Встречались им по пути отряды крестьян в 20, 30 человек, иные с ружьями, «едут в Пристанский городок в их казацкое согласие».

Тамбовец Тимофей Кокорев, посланный офицером Игнатьевым с девятью другими станичниками из Царицына в Козлов с лошадьми, купленными для нужд государевой артиллерии, встретился в Алексеевском городке, недалеко от впадения Бузулука в Хопер, с Булавиным и его войском.

— С ним, Булавиным, казаков тысячи с четыре или больше, конницы с бунчуками; а позади их обоз, идут в восемь рядов.

— Что сделал, — спросил Кокорева Волконский, — тот вор Булавин?

— Остановил свое войско и собрал круг. Отнял у меня письма Артемия Игнатьева о государевых и всяких иных делах, и те, которые имели красные печати, те печати переломав, чли перед ним, вором Булавиным. И он, Булавин, те письма передрал.

— Так. Еще что было?

— Тот Кондрашка Булавин взял меня и привел к воде реки Бузулука и, вынув наголо саблю, спрашивал с пристрастием: зачем тот офицер Артемий Игнатьев повез в орду (к татарам под Астрахань. — В. Б.) три воза стрельев, да два воза огненного ружья, да три пушки под рогожами? Для того, чтоб ту орду наговорить — стоять против нас, казаков?

— Что ты ему сказал в ответ?

— Сказал ему, что с Артемьем такого ружья нет, едет он в Астрахань для покупки лошадей, а не для наговору орды.

— Не врешь? — спрашивал Булавин.

— Ей-ей, не вру; вот те крест святой, что правду говорю.