Булавин

и пришли на Дон, и ныне в Паншине. А атаманом над ними Игнашка же Некрасов да другой Ивашка Павлов.

— Какие у тех атаманов замыслы?

— В нынешний пост было в верховые казачьи городки от Игнашки Некрасова и к нам в Перекопский городок письмо. А в том письме написано, чтоб атаманы и казаки шли к ним в Паншин к сроку. — Казак, помолчав, добавил: — А хочет итить з Дону; а куды подлинно, о том не ведает. 

— Казаки идут к нему?

— Одни идут, другие не хотят.

— Кто не хочет?

— Лутчие люди. Многие из них съезжались из верховых станиц к Игнату Некрасову на Дон и от такова ево намерения унимали. И он их не послушал.

— А потом что лучшие люди сделали?

— Возвратились в свои городки. И после того учинили во все станицы ведомость, чтоб съезжались изо всех верховых станиц лутчие люди по десять человек в Усть-Хоперский городок. А слышно было, что хотят в деле, куды он, Игнат, хочет итить, отказать. И от нас ис Перекопского городка поехали в тот Усть-Хоперской городок десять человек.

— Что в иных казачьих городках чинитца?

— Того я не знаю.

Хованский убедился в отсутствии единства среди казаков в верховых городках — многие «лучшие люди», природные казаки не хотели идти к Некрасову, продолжать восстание. Другие казаки, маломочные, голытьба, не разделяли их позиции еще со времени событий конца зимы и весны, когда большинство из них поднялись на восстание и собирались в Пристанском городке, чтобы начать движение к Черкасску. Это хорошо понимал воевода:

— А как вор Кондрашка Булавин учинил на Дону бунт, — и начаток воровству и приобщение к нему пущее учинилось верховых городков от казаков, которые городки вверх по Бузулуку, и по Хопру, и по Медведице.

И потому Хованский с войском пошел «на искоренение тех воровских казаков» к Паншину, а оттуда вверх по Медведице, Хопру и Бузулуку.

По сведениям других воевод и командиров, Некрасов имел 10-тысячное повстанческое войско, Голый — две тысячи человек. В Есаулове по прелестным письмам от Некрасова, посланным по всему Войску Донскому, собралось три тысячи человек.

Некрасов вышел из Голубых вниз по Дону к Есаулову-городку. С ним шли атаманы Иван Павлов, Сергей Беспалый, Лоскут и другие, «хотели итти в Есаулов городок в соединение к тем же ворам сухим путем и плавной».

— И дошли до Нижнего Чиру (недалеко от Есаулова, вверх до Дону. — В. Б.), — пишет далее царю Долгорукий, — и я, покинув пехоту и обоз свой, пошел одною конницею наскоро. Да ис Черкаского казаки плавною, чтоб их, воров, в соединение не допустить. И те воры сели в осаду и покорения Вашему величеству не принесли.

И здесь Долгорукий опередил повстанцев — не дал соединиться Некрасову с есауловцами. Последних возглавлял атаман Василий Тельный, при нем же были «пущие воры и завотчики» Чекунов, Кобыльский, Беляев «да самые ж воры, которые бежали ис Черкаского».

Есаулов городок лежит на острове и, по словам Долгорукого, «зело крепок, кругом вода великая; только с одну сторону сухой путь, и тот зело тесен».

Долгорукий, подошедший к нему, имел около полутора тысяч человек, конницу Шидловского («Вашему величеству известно, — каковы черкасы», — так он аттестует их царю), черкасских казаков с тысячу человек, на которых князь не очень-то надеялся:

— А по их состоянию чаять больши бы они им (восставшим. — В. Б.) в помочь, а не нам.

Каратели подошли к Есаулову 22 августа. Сразу пошли на приступ. Их встретил «жестокий бой» из пушек и ружей. Обе стороны несли потери. На следующий день есауловцы, «видя, что им в том городе не отсидеться», а Некрасов не сможет прийти к ним на помощь, сдались. Еще день спустя они принесли присягу на верность царю. Долгорукий не упустил возможности провести жестокие, устрашающие казни:

— И я пущих воров и завотчиков взял с собою 10 человек. А атамана их походного (В. Тельного. — В. Б.) да двух старцов-роскольщиков четвертовали и поставили на колье. А других переказнили и перевешали круг того городка; и поставели висилицы на плотах, и, перевешав, пустили по Дону. Всего кажнено больше 200 человек.

Одновременно Хованский подошел к Паншину. Здесь собралось до четырех тысяч повстанцевв («кроме жен и детей»). Они собрались идти вниз по Дону к Голубой станице с семьями, с обозом (полторы тысячи телег), чтобы соединиться с Некрасовым. Но тот ушел из Голубой и стал у Нижнего Чира. Впрочем, эта группа восставших далеко не ушла. Ратники Хованского в пятя верстах от Паншина ворвались в обоз. «Была баталия великая» — признавал воевода. На обоз, шедший берегом реки, налетели драгунский батальон, полк стольника Дмитриева-Мамонова, «несколько дворянских и мурзинских рот», калмыки Чеметя-тайши, Донду Омбо — внука хана Аюки и Байсулунта. Повстанцев полностью разбили, многих «покололи, а иных потопили»; их жен и детей, пожитки «побрали по себе немалое число» русские ратные люди и калмыки.

Каратели взяли на поле боя шесть знамен восставших, два значка, восемь пушек медных.

Некрасов, Павлов, Беспалый, Лоскут и другие, узнав о двух поражениях своих собратьев, понимали, что их положение безнадежно — они попали в клещи: с севера на них шел Хованский, с юга Долгорукий; оба были довольно близко. С двумя тысячами восставших, с семьями они, побросав пожитки, переправились через Дон у Нижнего Чира и пошли на Кубань. Погоня, посланная за ними, их не догнала.

Оба командующих пошли дальше усмирять казачьи городки. Долгорукий повернул на Донец, взял с собой и черкасскую судовую рать. Во главе ее поставил Зерщикова, а Соколова отпустил домой. Донские казаки, уверен командующий, ныне, после расправ у Есаулова, «в великом страхе». Не то на Донце — там «еще немалое воровство и шатость», и он, князь, идет туда, где действуют «Голой да Тишка Белогородец с товарыщи их».

Долгорукий жалуется на тяготы похода: выжженная степь, отсутствие провианта, бескормица для лошадей. Он шел от Есаулова на запад степью. В начале сентября дошел до Обливенского городка. Около него встретили его местные казаки, сказали: Голый, собравший по Донцу до трех тысяч человек, шел к Некрасову, но от их городка повернул назад, узнав о событиях под Есауловом. Далее они добавили:

— Тот Голый положил на том, чтобы ему к тому воровскому войску собрать больше и дожидатца тебя, князя, на Айдаре.

Голый стоял в Обливах шесть дней вместе с другим атаманом — Рыскуловым. Потом, взяв с собой спутников, «на 40 конех», поехал в Чирскую станицу. Узнал, что Долгорукий идет на Донец. Вернулся в Обливы, откуда Рыскулов, узнав о походе карателей, ушел с полу-тысячей восставших. У Голого осталось две с половиной тысячи, и он двинулся на Айдар.

Долгорукий перед выходом из Обливенского городка казнил в нем «пущих заводчиков». По пути к Айдару, вдогонку за Голым, сжег Дегтярный городок. Он спешил к Айдару. Туда же шел по его приказу Шидловский, о чем он доносил Меншикову:

— И сего августа 29-го числа от реки Дону пошли мы с полками к реке Северскому Донцу для истребления оной же донской Либерии и для искоренения таких же воров и завотчиков Голого и Тишки Белогородца, и для опустошения по росписи (Петра I. — В. Б.) по Донцу построенных городков. И того ради по Донцу отправлен я з брегадою, с фан Дельдиным и з гетманскими полками. А господин командир путь восприял ойдарскими городками.

В тех местах продолжались, и довольно еще долгое время, действия повстанцев. Воеводы и командиры жаловались на трудности для проезда курьеров, посылки почты.

То же происходило в верховых донских городках и в придонских русских уездах. 8 сентября в Тамбовском уезде на речке Малый Алабуг в бой с карателями, продолжительный и ожесточенный, вступили местные крестьяне из «отложных» деревень (вышедших из подчинения властям и помещикам), 1300 «воровских казаков» и 1200 «казаков» с пристани во главе с атаманом Степаном Шиваевым.