Сущность человека

социально-психологических проблем пациента. — В. Б.). Я наблюдал это даже в тяжелых случаях.

К примеру, я помню случай с девятнадцатилетней девушкой, которая в возрасте семнадцати лет была помещена в клинику по причине кататонии и галлюцинаций. Ее брат был врачом, и поскольку он сам был вовлечен в цепочку патогенных событий, приведших в конце концов к трагедии, то в отчаянии, утратив терпение, он предоставил мне carte blanche (учитывая возможный провал), чтобы я предпринял все, „что в человеческих силах“. Он доставил ко мне пациентку в кататоническом состоянии. Она находилась в состоянии полного мутизма, руки холодные, синюшного оттенка, на лице образовались застойные пятна, зрачки были расширены и слабо реагировали на свет. Я отправил ее в ближайший санаторий, откуда ее ежедневно приводили ко мне на часовую консультацию. Через несколько недель усилий, путем непрерывного повторения вопросов, мне удалось добиться того, что в конце каждого сеанса она шепотом произносила несколько слов. Когда пациентка начинала говорить, ее зрачки сужались, исчезали пятна на лице, вскоре начинали согреваться руки, кожа приобретала естественный цвет. В конце концов она начала — сперва с бесконечными паузами — разговаривать и сообщила мне содержание ее психоза. У нее было лишь очень фрагментарное образование, выросла она в буржуазной среде маленького городка и не имела ни малейшего представления о мифах и фольклоре. Но на консультации она рассказала мне длинный и тщательно разработанный миф, описывающий ее жизнь на Луне, где она играла роль спасительницы лунного народа. Классическая связь Луны с сумасшествием, как, впрочем, и многие другие мифологические мотивы в ее рассказе, была ей неизвестна. Первый рецидив случился спустя приблизительно четыре месяца лечения — пациентке внезапно пришло в голову, что, выдав свою тайну человеку, она больше не сможет вернуться на Луну. Она впала в состояние крайнего возбуждения, после чего пришлось перевести ее в психиатрическую клинику. Профессор Ойген Блейлер, мой бывший руководитель, подтвердил диагноз кататонии. Спустя примерно два месяца острый период заболевания прошел, и пациентку можно было отправить обратно в санаторий и возобновить лечение. Теперь она стала более общительной и начала обсуждать проблемы, характерные для невротиков. Прежняя апатия и бесчувствие постепенно уступили место несколько вялой эмоциональности и чувствительности. Разумеется, вопрос о ее возвращении к нормальной жизни и адаптации в обществе возникал все чаще. Когда она обнаружила перед собой эту неизбежную проблему, последовал второй рецидив, и она снова оказалась в клинике с тяжелым приступом делирия. На этот раз ей был поставлен диагноз „атипичное эпилептоидное сумеречное состояние“ (предположительно). Очевидно, ее эмоциональная жизнь, вновь пробудившаяся в этот период, затушевала шизофренические черты⁴¹.

После курса лечения, продолжавшегося чуть больше года, я, с некоторыми колебаниями, счел возможным выписать пациентку как излечившуюся. В течение более тридцати лет она продолжала сообщать мне в письмах о своем состоянии. Через несколько лет после выздоровления она вышла замуж, у нее родились дети, и она уверяла меня, что приступы болезни больше не повторялись.

Тем не менее, возможности психотерапии в тяжелых случаях весьма ограниченны. Ошибочно полагать, будто существуют более или менее пригодные методы лечения. Теоретические предположения в этом отношении ничего не значат. Лучше вообще не упоминать о „методах“. Что на самом деле важно — так это личная ответственность, серьезные намерения и преданность, даже самопожертвование того, кто лечит. Я наблюдал случаи поистине чудесного исцеления, когда благожелательным сиделкам и непрофессионалам благодаря своему мужеству и бесконечному терпению удавалось восстановить психологическую связь с пациентом и таким образом добиться совершенно поразительных результатов⁴². Конечно, только немногие врачи, и в очень ограниченном числе случаев, могут брать на себя столь сложную задачу. Но даже при таких условиях добиться с помощью психотерапии заметного улучшения состояния тяжелых шизофреников и даже излечить их можно только в том случае, если „позволяет собственная конституция“. Это очень существенный момент, поскольку лечение не только требует исключительных усилий, но и при наличии у терапевта предрасположенности несет в себе угрозу психической инфекции⁴³. Мне довелось увидеть по меньшей мере три случая индуцированного психоза, спровоцированного такого рода лечением.

Результаты лечения часто курьезны. Мне вспоминается случай с шестидесятилетней вдовой, которая в течение тридцати лет страдала хроническими галлюцинациями, возникавшими после острых шизофренических периодов, в один из которых она попала в клинику для душевнобольных на несколько месяцев. Она слышала голоса, распределенные по всей поверхности тела, особенно громкие скапливались у естественных отверстий тела, а также у груди и пупка. Эти голоса доставляли ей массу неприятностей. По не обсуждаемым здесь причинам я решил заняться этим случаем, хотя „лечение“ скорее напоминало контроль и наблюдение. С терапевтической точки зрения это казалось неосуществимым, в основном по причине крайне ограниченного интеллекта пациентки. Она могла вполне сносно управляться с домашними делами, но разумная беседа с ней была едва ли возможна. Дело пошло лучше, когда я стал обращаться к голосу, который она называла „голосом бога“. Он был локализован в центре грудины. Голос сообщил ей, что она должна убедить меня „задавать“ ей на каждой консультации выбранную мною главу из Библии, после чего она должна будет заучивать ее и размышлять над ней дома. На следующей консультации я должен был выслушивать ее. Как оказалось, это несколько необычное предложение принесло огромную пользу, так как занятия не только оживили речь пациентки и способствовали более ясному выражению мыслей, но и значительно улучшили психический контакт с ней. Примерно через восемь лет правая половина ее тела была полностью освобождена от голосов, они сохранились только на левой стороне. Не исключено, что такой неожиданный результат занятий⁴⁴ был вызван поддержанием у пациентки внимания и интереса. (Впоследствии она умерла от апоплексии.)» [763, с. 280–282.]

Что же делать? Пытаться «формировать небольшие группы, состоящие из больных, врачей, медицинского персонала, членов семей больных, которые считаются равноправными членами группы, участниками сообщества» — с тем, что «вступая в это сообщество, врачи должны отказаться от всякой ведущей роли, всякой административной власти, репрессивной позиции в осуществлении той или иной лечебной процедуры»? [630, с. 176.] — Но классовое общество неизбежно разъест эти группы, как оно до сих пор неуклонно разъедало все коммуны, основывавшиеся энтузиастами со времен Оуэна и Фурье до наших дней… Единственный выход — превратить все человечество в единое сообщество равноправных сотрудников, в единую семью, то есть опять-таки обеспечить переход человечества от классового общества к коллективизму.

* * *

Концепция пяти влечений, антагонистически противоположных друг другу — и при этом лежащих в основе каждой индивидуальной личности, помогает очень хорошо понять многие вещи. Например, раскрыть загадки и парадоксы патриотического чувства в классовом обществе.

Задайте ряду людей, выбранных наугад, такой вопрос: «Что такое патриотическое чувство? Пожалуйста, ответьте сразу, навскидку, без раздумий». Наверняка большинство тех ответов, которые вы получите при подобном опросе, будет звучать так: «Любовь к родине».

Проведем подобный же опрос на тему: «Что такое родина?» Смысл большинства ответов наверняка будет таков: «Родина — это родная земля, территория, на которой я родился».

Значит, любовь к родине — это любовь к той территории, на которой родился и/или провел детство? — Подобный ответ не вызывает никакого недоумения, если речь идет о «малой родине» человека, то есть о территории, которую он лично хорошо знает. Вот, например, моя «малая родина» — город Уфа, я его знаю, я к нему привык, и при мысли о его улицах и парках я действительно испытываю некое теплое чувство. Но как быть с такой «большой родиной», как Россия? Чукотка входит в Россию, а Гренландия — нет. Следовательно, если я — патриот России, то я должен любить Чукотку, но совершенно не обязан любить Гренландию. Но чем для меня отличается Чукотка от Гренландии (не как один абстрактный образ от другого, а как одна реальная территория от другой), если я ни ту, ни другую ни разу в жизни не видел иначе, как по телевизору?

Более того. Границам государств свойственно время от времени изменяться — и если к некоему государству будет присоединена новая территория, то патриот той страны, где находится данное государство, будет должен полюбить и эту новую территорию, которую раньше он был вовсе не обязан любить. Если он не любит данную территорию, то этот факт не мешал ему быть патриотом до ее