Сущность человека

(23) Неоазиатское государство не покупает у своих граждан рабочую силу, но покупает у них услуги: так, бюрократы, составляющие собою аппарат насилия, аппарат политического управления внутри неоазиатского госаппарата («государство в узком смысле слова»), принадлежат к классу мелкой буржуазии.

(24) Новый, да не совсем. Ленин писал по этому поводу:

«Мы аппарат, в сущности, взяли старый от царя и от буржуазии» [352, c. 347].

Пролетарский аппарат, созданный в результате Октябрьской революции, был новым прежде всего постольку, поскольку у него была качественно — по отношению к дооктябрьскому госаппарату — новая, созданная революционными массами во главе с большевистской партией структура. Но в то же время он в немалой степени оставался тем же старым, дооктябрьским аппаратом, поскольку огромный процент составляющих его до пролетарской революции кадров — Ленин говорил про «сотни тысяч буржуазных бюрократов» [351, с. 49] — сохранился и протянул ниточку преемственности от буржуазного через пролетарский к неоазиатскому госаппарату. Хотя Октябрьская революция больше, чем все другие произошедшие до сегодняшнего дня революции, разрушила старый госаппарат, но и она не сделала этого вполне.

(25) Сюжет взят из турецких анекдотов о Ходже Насреддине.

(26) Об этом см., напр.: 637, c. 3-14.

Множество фактов о том, как классовое общество губит природу Земли, ввергает огромные массы людей в нищету и голод (в том числе и в высокоразвитых странах!) при сверхизобилии преуспевающего меньшинства, вновь и вновь порождает войны — и тем самым ведет человечество к гибели, приводит в своей книге (представляющей собою фундаментальное обобщение результатов новейших исследований по вопросу о том, как современное человечество уничтожает само себя) ученый-экономист, депутат Госдумы Халиль Абубакирович Барлыбаев [38]. Резюмировать эти факты можно следующей цитатой из нее:

«Возможные сценарии такого исхода (самоуничтожения человечества. — В. Б.) графически изображены в приведенных выше моделях супругов Медоуз и Й. Рандерса в книге „За пределами роста“. Словесное изображение такого сценария вкратце может быть следующим: вследствие выбросов газов в атмосферу начинается необратимый процесс потепления климата; таяние льдов Арктики и Антарктиды вызывает затопление больших пространств на всех континентах и стихийное переселение людей на „сухие“ территории; потепление климата порождает засуху, опустынивание громадных площадей, опустошительные ураганы и цунами; вынужденное прекращение производства многих экологически сверхвредных товаров вызывает цепную реакцию кризисов в сфере производства, реализации, потребления, кредитов, финансов и т. д.; происходят повсеместное падение нравов, распад государственных структур, массовые беспорядки, грабежи и вакханалия; все это сопровождается распространением заразных болезней, нищеты, голода и вымиранием больших масс людей» [38, с. 117].

Однако когда Барлыбаев начинает говорить о том, как избежать такого исхода, то его выводы иначе, как утопическими, не назовешь:

«При принятии срочных, масштабных и действенных мер потери и жертвы будут минимальными или их можно будет избежать вообще. …Осуществление этих мер в принципе возможно уже при современном мироустройстве на земном шаре, без особых социально-экономических и общественно-политических преобразований, путем использования ныне действующих демократических, рыночных, международно- правовых механизмов и инструментов» [38, с. 117–118].

На самом же деле при преобладании в современном обществе отношений индивидуального и авторитарного управления, индивидуальной (частной) и авторитарной собственности на производительные силы процесс самоуничтожения человечества остановить никак невозможно. Классовое общество неизбежно порождает конкуренцию, борьбу за экономическую и политическую власть и за богатство, неизбежно делающую расходы на охрану природы невыгодными и рискованными для большинства отдельных эксплуататоров и эксплуататорских организаций. Отсюда следует, что в классовом обществе борьба с загрязнением природы неизбежно ограничивается полумерами и паллиативами, дающими лишь кратковременный и по большей части локальный положительный эффект (один из примеров — широко практикующийся перевод особо грязных производств из высокоразвитых стран в менее развитые). Та же самая конкуренция, борьба за богатство и власть, является непреодолимым препятствием для прекращения войн; а при современном уровне технической насыщенности территории нашей планеты даже небольшая война, ведущаяся без применения оружия массового уничтожения, зачастую ведет к большой экологической катастрофе (пример — войны в Персидском заливе). Короче говоря, человечество достигло такого уровня технического развития, при котором оно может выжить только в обществе без войн, без конкуренции, без борьбы за богатство и власть, без этносов и государств. А таким обществом может быть только коллективистское, бесклассовое общество.

Кстати, о делении человечества на государства: Барлыбаев полагает, что в рамках классового общества возможен переход к единому мировому парламенту и правительству — иначе говоря, к более- менее единому всемирному государству, — и видит в этом спасительный шанс для человечества [38, с. 119]. На этом примере ярко виден утопический характер мышления Халиля Абубакировича. Вся история классового общества свидетельствует о том, что чем крупнее государства, тем труднее бывает их создавать и тем быстрее взрывает их изнутри борьба между классами общества и между различными группировками внутри господствующего класса. Конкуренция, борьба за власть — способ существования всякого классового общества — неизбежно взрывает всякое огромное государственное образование; и чем оно огромнее, тем сильнее и разрушительнее взрыв… Так что, если бы и возникло когда-нибудь единое мировое государство (что практически невозможно, учитывая всю остроту противоречий внутри мировой монополистической буржуазии), то очень скоро оно взорвалось бы изнутри — и этот взрыв неизбежно сопровождался бы великими социальными потрясениями, которых, как мы видели, сам же Барлыбаев очень хотел бы избежать.

(27) Следует отметить, что переходы между капитализмом и неоазиатским способом производства существовали не только во времени, но и в пространстве. К переходным зонам относилась, в частности, Восточная Европа: в этом регионе неоазиатский способ производства держался меньше, разложился в капитализм быстрее, чем в СССР, а в некоторых странах так и не утвердился до конца. Например, в Югославии государство было единственным на всю страну эксплуататором не более пяти лет [см. 573, c. 63]; в эти пять лет не произошло никаких мало-мальски значительных скачков в развитии её производительных сил. В данном случае сам неоазиатский строй в экономике явился не более, чем мимолётным укладом.

(28) Неплохим собранием фактического материала по этим двум фазам в СССР и европейских неоазиатских государствах является книга Е. В. Юферевой «Ленинское учение о госкапитализме в переходный период к социализму» (М., Экономика, 1969). Из приведенного в ней материала, в частности, следует, что ГДР была такой же капиталистической страной, как и Югославия — страной, где не было неоазиатского способа производства, а лишь на несколько лет возобладал неоазиатский уклад [765, с. 209–212].

Пример несколько иного рода представляет собой Ливия. В этой стране в течение всего периода с 1969 года, когда там началась революция, до наших дней огосударствление экономики никогда не достигало такой степени, чтобы можно было говорить даже о неоазиатском укладе. Однако даже это, не выходящее за рамки обычного государственно-монополистического капитализма огосударствление производительных сил сыграло — в отличие от более последовательного огосударствления в Югославии и ГДР — очень большую прогрессивную роль в развитии ливийской экономики. [См. 606.] В этом отношении буржуазное ливийское государство (руководимое некогда мелкобуржуазными, но сегодня уже абсолютно обуржуазившимися политиками во главе с Муаммаром Каддафи — сделанное автором этих строк в вышедшей год назад книге «Собственность и управление» утверждение, что эти политики еще не абсолютно обуржуазились, устарело и для сегодняшнего дня является ошибочным) больше похоже на неоазиатский СССР, чем на буржуазные государства в Югославии и ГДР. Объяснить это сходство легко: послевоенные ГДР и Югославия не находились в такой экстремальной ситуации, как бывшая Российская империя или Ливия конца 60-х годов, —