Сущность человека

большинство городской мелкой буржуазии):

«В русских городах с 1775 года мещанами назывались посадские люди, имевшие капитал до 500 рублей» [467, c. 7].

Однако как раз пятый признак класса и есть самый несущественный: если два класса отличаются друг от друга по какому-то из первых четырех признаков, то по этому признаку можно отличить каждого отдельного представителя одного из этих классов от каждого отдельного представителя другого; а вот если два класса устойчиво — на протяжении срока, сравнимого с периодом существования данной общественно-экономической формации в данном социальном организме, и на территории всего данного организма-отличаются друг от друга по пятому признаку, то эта устойчивость характерна лишь для отличия между классами в целом. История свидетельствует, что сплошь и рядом некоторые представители в общем более бедного класса оказываются богаче, чем некоторые представители в общем более богатого класса. Вспомним времена СССР: класс неоазиатских администраторов был в общем богаче, чем класс государственных рабочих, однако рядовые шахтеры были заметно богаче, чем многие мелкие бюрократы. Различия в доходах между представителями одного и того же класса представляют собой более-менее непрерывный ряд колебаний вокруг одной оси; и вот эта-то ось и является (для каждого данного периода времени, для каждого данного региона) характеристикой данного класса по пятому признаку-характеристикой, по которой его в целом (но не его отдельных членов) можно сравнивать с другими классами, также взятыми в целом. Так что мы не должны сомневаться, когда относим мелких торговцев к одному классу не с фермерами-середняками, а с главами крупных торговых фирм.

Читатели нашей книги обратили, наверное, внимание на то, что при изучении характеристик того или иного экономического явления то и дело встречаешься со старым знакомцем — «непрерывным рядом колебаний вокруг одной оси». Мы уже имели с ним дело, когда изучали основные классы азиатского, феодального и капиталистического способов производства. Между прочим, мы встречались с ним и тогда, когда говорили об отношениях обмена в первобытном обществе. Мы помним, что первоначальной формой обмена было дарение; однако мы также помним, что обмен — это, по определению, такое изменение отношений собственности на те или иные объекты, когда каждый субъект обмена, переставая быть причастным к собственности на что-то одно, оказывается причастным к собственности на нечто другое. Разумеется, что согласно определению обмена каждый отдельный акт дарения не есть обмен. Однако если рассмотреть несколько первобытных племен, иногда делающих друг другу подарки на протяжении некоторого периода времени, то мы увидим, что осуществляемые ими акты дарения в совокупности представляют собой процесс изменения отношений собственности на те или иные объекты, когда каждый субъект обмена, переставая быть причастным к собственности на что-то одно, оказывается причастным к собственности на нечто другое. Этот процесс перераспределения уже распределенного не включает в себя элементов войны и торгового посредничества и, таким образом, не является авторитарно управляемым; не является он и коллективно управляемым. Следовательно, это не что иное, как обмен; мы уже отмечали выше, что этот обмен, дарообмен, в конечном счете даже оказывается подчиненным закону стоимости. Здесь каждый акт дарения есть отклонение от оси-общей направленности процесса; но в совокупности акты дарения являются единым рядом колебаний вокруг этой оси (тем более непрерывным, чем чаще и длительнее они осуществляются), характеризующей весь этот процесс как более-менее эквивалентный обмен… Наконец, можно вспомнить и о колебаниях цен вокруг единой оси-стоимости товара; и здесь мы встречаемся с нашим старым знакомцем. Как видим, различные характеристики разных экономических явлений частенько осуществляются именно таким образом.

Но вернемся к мелким торговцам-посредникам. Поскольку они есть такая подгруппа внутри класса капиталистов, которая очень тесно примыкает к мелкой буржуазии, то по своей психологии, по своему политическому поведению они зачастую неотличимы от мелкой буржуазии. Так что ошибка Мао и других марксистов невелика с практической точки зрения. Тем не менее, следует хорошо помнить, что бедный мелкий торговец-посредник — это все-таки буржуй, а крестьянин-середняк или кустарь-одиночка — нет.

(57) Интересную критику теории конвергенции см. в книге гэдээровского ученого Герберта Майснера «Теория конвергенции и реальность» (М., Прогресс, 1973). Она интересна не только тем, как «легальный марксист» громит буржуазную теорию, но и тем, до какой степени лжи можно дойти, оправдывая и освящая неоазиатский строй, а также такой государственно-монополистический капитализм, который существовал в ГДР:

«Но и при социализме директора Объединения народных предприятий, руководители предприятий, руководящие инженеры и научные работники не представляют собой особого „класса“, в руках которого сконцентрировалась бы политическая власть. Все они являются служащими социалистического коллектива трудящихся и выполняют свои функции в интересах и по поручению всего социалистического общества. У них нет собственных политических интересов, благодаря которым они возвышались бы как „класс“ над другими слоями социалистического общества и обособлялись. Конечно, они имеют известные собственные экономические и общественные интересы (например, поддержание своего жизненного уровня, сохранение своих руководящих функций и связанного с этим социального положения) и представляют определенный общественный слой. Но осуществление этих интересов зависит от того, как эти руководящие кадры обеспечивают достижение такой производительности, которую общество требует от них. Таким образом, и в этом отношении устанавливается соответствие между общественными и индивидуальными интересами» [382, с. 58–59].

(58) В этом с либералами Восленским и Джиласом совершенно солидарен антилиберал А. Зиновьев [211, с. 210].

(59) Нельзя не отметить, что есть и такие сторонники теории «феодализма в СССР», которые резко и последовательно антибуржуазны. Это — последователи А. Разлацкого; некоторые его работы уже были упомянуты нами выше.

Следовало бы, конечно, рассмотреть и точку зрения прямых теоретических предшественников автора этих строк по вопросу о формационной сущности общества в СССР-М. Шахтмана, Д. Картера, Б. Рицци и др. — уже в 30-е годы пришедших к выводу, что бюрократия в СССР превратилась в особый эксплуататорский класс, не тождественный буржуазии, а государственные рабочие остались эксплуатируемыми, перестав быть пролетариями. К сожалению, работы Рицци по этому вопросу не найдешь в СНГ ни в переводах, ни на языке оригинала; что же касается статей Шахтмана и других авторов из числа его сторонников, то я все еще считаю свое знакомство с ними недостаточным — и собираюсь дать их критический анализ лишь впоследствии, после более детального ознакомления с ними (те, кто читает по- английски, могут ознакомиться с ними в сборнике «The Fate of the Russian Revolution: Lost Texts of Critical Marxism. Volume 1» [868]). Поэтому мне придется пока что воздержаться от суждений по поводу теорий Рицци, Шахтмана и пр.

То же самое — воздержаться от суждений по причине недостаточного знакомства — мне, к сожалению, придется сделать по отношению к работам великого итальянского марксиста Амадео Бордиги и его учеников, старавшихся доказать капиталистическую природу общества в СССР и всех прочих подобных странах. Их тексты можно найти в Интернете, в частности через сервера www.left-dis.nl и www.sinistra.net

Многообразие точек зрения по вопросу о формационной сущности и классовой структуре общества в СССР и других подобных странах исключительно велико. Критическое изложение целого ряда концепций, не упомянутых нами, любознательный читатель, владеющий английским языком, может найти все у того же Алека Ноува [855, p. 220–238]; представляет некоторый интерес также критика Ноувом экономических воззрений Троцкого и его последователей, в частности Преображенского [856, p. 224–226].

(60) Изложение и обоснование этой концепции см. в 587, 588, 593, 594.

(61) В отличие от Фернана Броделя, размазывавшего границы между этапами развития общества, Юрий Иванович Семенов чрезмерно дробит эти этапы: на каждый, даже самый мелкий этап этапа этапа развития формации он старается наклеить ярлычок «такая-то общественно-экономическая формация», «такой-то способ производства». Однако различие между Броделем и Семеновым парадоксально, диалектически оборачивается сходством: оба они ставят общественно- экономические формации на одну доску с мелкими элементами и этапами развития этих формаций — и в результате оба за деревьями леса не видят, оба топят крупные этапы развития