Сущность человека

минут: взлетят, спарятся, самки едва успеют отложить яйца — и все, конец бабочкиному бытию. Существование именно этих видов поденок наиболее напоминает полную свободу индивидуальной личности). Те же условия, которые формируют индивидуальную личность и благодаря которым она существует — отношения индивидуальной и авторитарной собственности, индивидуального и авторитарного управления, — подавляют и принижают, обезличивают ее. Таким образом, бытию индивидуальной личности неотъемлемо присуще подавление этой самой личности, она по сути своей несвободна. Свобода индивидуальной личности есть лишь исключение из правил — тем более случайное, редкое и преходящее, чем полнее эта свобода. Полностью и навсегда освободить все индивидуальные личности можно, лишь уничтожив их — растворив обратно в коллективе, где нет ни начальников, ни подчиненных, где все стопроцентно доверяют друг другу и всем нечего скрывать друг от друга, где у людей не останется тайных желаний, невротической тревоги и комплексов, где дистанция между индивидами совершенно отсутствует и где все члены группы чувствуют себя единой коллективной личностью с единой общей волей и единым характером.

До сих пор почти все борцы за коммунизм — и анархисты, и марксисты, в том числе и сами Маркс с Энгельсом — полагали и полагают, что в грядущем всечеловеческом коллективе индивидуальные личности сохранятся и, более того, станут гармонически развитыми. Действительно, возрастание доли отношений коллективной собственности и коллективного управления в системе общественных отношений — вплоть до доминирования этих самых коллективных отношений в обществе — означает исчезновение непримиримых противоречий между людьми и каждого человека с самим собой, ликвидацию разделения труда, превращение человека из частичного, одностороннего и дисгармоничного во всестороннего и гармонически развитого; но в том-то и дело, что гармоническое и всестороннее развитие индивидуальных личностей возможно лишь как слияние их в единую коллективную личность — и не может быть ничем иным. Индивидуальная личность есть по сути своей орудие непримиримой борьбы индивида с себе подобными и с самим собой — и было бы ошибочно полагать, что человек останется таким орудием и тогда, когда его существование утратит характер непримиримой борьбы индивидов друг с другом и с самими собой.

Либеральный капитализм уже освободил индивидуальную личность как таковую настолько, насколько это вообще возможно: большей свободы она, оставаясь сама собой, достичь уже никак не сможет. Мы видим, что эта свобода неполна, что она оказывается лишь видимостью и на деле оборачивается исключительно лицемерным (и потому особенно отвратительным — хотя, возможно, и не таким жестоким, как во времена античности или средневековья) либеральным порабощением самой же индивидуальной личности. Поэтому подавляющему большинству учеников Маркса, Энгельса, Бакунина и Кропоткина, ратующему за полное освобождение индивидуальной личности и одновременно за ее сохранение, можно ответить парафразой известного высказывания самих же Маркса с Энгельсом (из «Немецкой идеологии»):

освобождения индивидуальной личности вы уже добились — и тем самым развили и укрепили уже имевшиеся налицо условия своей несвободы: порождающие эту личность отношения индивидуального и авторитарного управления. Чтобы полностью освободиться, вам нужно уничтожить эти условия, а значит, и саму индивидуальную личность.

(6) Те, кто считает, что в СССР шло строительство бесклассового общества, обычно понимают последнее примерно так же, как понимал его Лион Фейхтвангер:

«Основным принципом бесклассового общества является, пожалуй, то, что каждый с момента своего рождения имеет одинаковую возможность получить образование и выбрать профессию и, следовательно, у каждого есть уверенность в том, что он найдет себе применение в соответствии со своими способностями» [678, с. 188].

То есть если каждый с момента своего рождения имеет одинаковую возможность выбрать ту сферу производства, в которой его будут эксплуатировать его начальники, и у каждого есть уверенность в том, что его будут эксплуатировать в соответствии с его способностями, — то по Фейхтвангеру получается, что бесклассовое общество либо уже имеет место, либо, по крайней мере, находится в процессе формирования. Именно так и полагают те, кто считает, что в СССР был социализм, — обычно добавляя при этом, что еще одним признаком формирования бесклассового общества являются социальные гарантии (имевшие место в СССР и особенно развитые в брежневскую эпоху). То есть получается так, что если рабочую скотину сытно кормят, и с крыши хлева на нее не капает — значит, это уже вроде бы как и не подневольная и эксплуатируемая скотина, а свободный человек.

На самом же деле основным принципом бесклассового общества безусловно является то, что все члены общества на равных участвуют в управлении всеми делами общества — и нет среди них ни начальников, ни подчиненных, а если и бывают временные лидеры, то прав у них не больше, чем у сменяемых в любой момент и тотально подконтрольных своей общине первобытных вождей. Только в той мере, в какой этот принцип реализован на практике, мы можем говорить об отсутствии как классов, так и эксплуатации человека человеком.

Разумеется, при этом следует помнить, что происхождение лидеров из эксплуатируемых классов еще не свидетельствует об участии всех членов общества на равных в управлении всеми делами общества: в истории цивилизации сплошь и рядом бывало так, что эксплуататорами становились бывшие эксплуатируемые. Вот что писал об этом замечательный пролетарский революционер Г. И. Мясников (большевик, уже в начале 20-х гг. — еще при жизни Ленина — начавший бороться с превращением лидеров революции в новых эксплуататоров и возглавивший левооппозиционную «Рабочую группу РКП(б)»; репрессировать Мясникова начали еще по указанию самого Ленина, к концу своей жизни — а именно, в процессе перехода к НЭПу — успевшего в огромной мере превратиться из пролетарского революционера в буржуазного политика):

«Во всех удобных и неудобных случаях, под всякими предлогами и без всякого предлога бюрократические вожаки из Цека ВКП(б) объясняются в любви к пролетариату и сердито порицают бюрократизм. Каждый раз лечение недугов бюрократической машины государства они обещают проводить через вовлечение рабочих и крестьян в государственную работу, и каждый раз все это кончается тем, что они несколько бюрократов из интеллигентов и крестьян заменяют бюрократами из рабочих, чтобы спекулировать на рабочем происхождении чиновников. Но как президент Германской республики — шорник Эберт, как президент Совета министров деревообделочник Шейдеман, как токарь по металлу военный министр Носке и т. д. и т. п. не меняли сущности буржуазного государства, так не изменят чиновники из рабочих сущности социал-бюрократического, госкапиталистического строя» [442, с. 21]. Добавим — и неоазиатского строя тоже…

(7) Надо отдать должное Гордону и Клопову: они хотя бы отличают «подлинный коллективизм» от «мнимого», следуя в этом традиции, заложенной Марксом и Энгельсом в «Немецкой идеологии». Не то — А. Вишневский: через его книгу «Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР» красной нитью проходит отождествление авторитарных и коллективных отношений. Для Вишневского всякое единство людей, противопоставляемое им автономии индивидуальных личностей, одним миром мазано; коренное различие между авторитарно управляемой группой и коллективом исчезает в его глазах за ярлычком «соборности».

К сожалению, именно близорукость Вишневского типична для современных теоретиков; умение различать подлинный и мнимый коллективизм встречается среди них крайне редко, да и то в еще более неразвитом виде, чем у Маркса с Энгельсом и Гордона с Клоповым.

(8) Одним из ярких проявлений разобщенности СССРовских и постСССРовских рабочих — иными словами, одним из заметнейших последствий того, что остатки коллективных отношений в их среде оказались практически полностью вытеснены отношениями индивидуального управления — является дедовщина, начавшая развиваться в армии СССР как раз в 60-е гг. и с тех пор неуклонно прогрессирующая. Ее специфичность заключается вовсе не в грубейшем насилии — примеры столь же грубого насилия между «товарищами по оружию» можно найти во всех армиях во все времена, и в любой армии загнивающего классового общества такого насилия не меньше, чем в армии позднего СССР и затем в армиях осколков СССР, — а в том, что это насилие осуществляют не младшие