иллюзий: даже у самых преуспевающих в нем людей, не говоря уж обо всех остальных, оно порождает массу неисполнимых желаний — а потому и массу страданий. Вот многие отчужденные люди и уходят от сформировавшего их общества в наркоманию. Причем все психические нарушения, свойственные наркоманам, можно найти и у таких невротиков, психопатов и шизофреников, которые наркоманами не являются: тоска, беспричинная тревога и агрессия; стремление отгородиться от внешнего мира и забыться в приятных фантазиях; утрата способности различать свои более или менее важные потребности, интересы и стимулы (приводящая к раздвоению воли и, в итоге — к раздвоению личности); восприятие окружающих людей, вплоть до самых близких, как неодушевленные вещи, как всего лишь объекты для манипуляции или досадные помехи (такое восприятие как раз и является основой аутистического синдрома) — во всем этом виноват не столько сам по себе наркотик (а в подавляющем большинстве случаев — и не какие-то генетические нарушения, на которые так любят ссылаться не только необразованные обыватели, но и обремененные учеными званиями специалисты-психиатры), сколько общество отчуждения, основанное на отношениях индивидуального и авторитарного управления, индивидуальной и авторитарной собственности.
Именно общество отчуждения, противопоставляя людей друг другу, с раннего детства противопоставляет каждого цивилизованного человека самому себе, формирует его внутренне расколотым, находящимся в дисгармонии с самим собой. Оно закладывает в каждого своего члена непримиримо противоречащие друг другу влечения — потребность в общении с другими людьми и вместе с тем стремление дистанцироваться от них, чувство протеста против подчинения и вместе с тем готовность подчиниться и волю к власти. Различные комбинации этих противоречивых влечений обусловливают все многообразие характеров индивидуальных личностей; от степени остроты борьбы между этими влечениями зависит, насколько данная личность невротична, психопатична, больна. Хорошо известно, что в первобытных коллективистских общинах многократно меньше психически больных людей, чем в цивилизованных обществах: типичная для последних индивидуальная личность, в противоположность личности коллективной, заведомо предрасположена к болезни.
Существует четкая зависимость: чем меньше осталось отношений коллективного управления в данной общности цивилизованных людей, тем шире там распространена наркомания. В доиндустриальных обществах наркомания как массовое явление была присуща почти исключительно городам (особенно, разумеется, большим), мало известна в крестьянских общинах — и вообще была гораздо менее распространена, чем при капитализме и неоазиатском способе производства. (Широкое распространение наркомании у колонизованных капиталистическими и неоазиатскими государствами доиндустриальных народов не опровергает, а наоборот, подтверждает то правило, что урбанизация и индустриализация классового общества ведут к росту наркомании.) Как угроза здоровью и жизни миллионов людей наркомания впервые (и тем более ярко, что впервые) проявляет себя именно в процессе перехода от доиндустриального классового общества к индустриальному.
(16) Как известно, трагической особенностью именно русского пьянства еще с дореволюционных времен является даже не то, что русские пьют много — многие народы пьют не меньше русских, — но то, что русские если уж пьют, так с надрывом, до беспамятства, до истерики, мордобоя, до полусмерти. Процент людей, пьющих спокойно и веселящихся при этом без истерики, среди русских гораздо ниже, чем, пожалуй, у большинства других народов. Где с наибольшей вероятностью можно найти объяснение этому — в особенностях генетики русского человека? В пресловутой «загадочной русской душе»? Нет, опять-таки в развитии производительных сил и производственных отношений.
Начиная с конца XVII — начала XVIII века, когда крепостной русский крестьянин окончательно превратился в раба, и до сих пор русский рядовой эксплуатируемый трудящийся находится в исключительно шизоидной ситуации. Ему говорят, что он — гражданин великой державы, но обращаются с ним, как с рабом и даже хуже (рабу, по крайней мере, гарантирован его корм; крестьяне и рабочие России и СССР, а затем опять России часто бывали — и сейчас являются — лишены этой гарантии). Ему говорят, что он — представитель великой нации, «покровительствующей» «нацменьшинствам» России; однако он видит, что рядовые работники всех этносов России находятся в совершенно одинаковом положении, и он вовсе не обладает никакими привилегиями представителя господствующей нации (этими привилегиями наделены исключительно его русские хозяева, которые тем не менее изо всех сил стараются пробудить в порабощенном ими соотечественнике национальную гордость). Русскому мужику объясняют, что он должен быть «настоящим мужчиной», властным и уверенным в себе кормильцем и защитником жены и детей — и при этом лишают его заработка, обращаются с ним хуже, чем с рабом, всячески унижают, втаптывают в грязь (особенно — в той самой армии, в которую его призывают как «настоящего мужчину» и которая, по идее, должна воспитывать «настоящих мужчин»). Между реальной ситуацией, в которой находится русский рядовой эксплуатируемый трудящийся, и той пропагандой, которой его пичкают его хозяева-соотечественники, вот уже более трехсот лет подряд существует настолько кричащее противоречие, какого, пожалуй, не встречалось ни в каком другом народе на протяжении всей истории классового общества: пожалуй, больше нигде и никогда совершенно порабощенных людей не пытались до такой степени интенсивно убеждать, что они совершенно свободны и должны гордиться своей свободой, быть достойными ее и даже культивировать в себе властные, воинственные черты характера, стараясь при этом как-то сочетать их с рабским терпением, добродушием и послушанием…Отсюда и возникла та особая надрывность, расколотость психики протестующего не только против окружающего мира, но и против самого себя, против несоответствия своего реального униженного существования идеалу «настоящего мужчины», русского человека (изначально присущая именно рядовому работнику, но в течение трех столетий постепенно — по мере «ротации кадров» средних и высших классов России — просочившаяся и в средние, и даже отчасти в высшие классы общества) — выражающаяся, среди прочего, и в надрывном пьянстве, в загуле, — которую так хорошо выразил в своих произведениях прослывший «знатоком русской души» эпилептик и психопат Достоевский.
Откуда же, в конечном счете, выросла эта особая надрывность русской психики? — Да из того факта, что российские товары могут быть проданы на мировом рынке лишь по очень дешевой цене — а потому их производство может быть рентабельным лишь в том случае, если выжать из российского эксплуатируемого работника всю кровь и весь пот без остатка, унизив и подавив его до последней крайности (не пытаясь при этом как-то уменьшить эксплуатацию и унижение тех работников, что принадлежат к господствующей русской нации). Этот факт имеет место уже около пятисот лет, и среди породивших его причин основными являются две. Первая из них заключается в той конфигурации мировых торговых путей, которая сложилась после открытия Колумбом Америки и на основе которой сформировался мировой рынок (это очень хорошо показал Борис Кагарлицкий в книге «Периферийная империя: Россия и миросистема»; много фактического материала, подтверждающего этот вывод, можно также почерпнуть, читая трехтомный труд Фернана Броделя «Материальная цивилизация, экономика и капитализм ХV- ХVIII вв.»). Второй же причиной являются природные условия на большей части той территории, на которой раскинулась Российская империя. Эти условия очень сильно уменьшают рентабельность производства продукции всяческого рода:
«Пожалуй, ни одна книга по экономическим проблемам в 90-е годы не была столь популярной, как книга А. П. Паршева „Почему Россия не Америка“, — отмечал известный экономист Г. Ханин в рецензии на эту работу.
Основное достоинство книги Паршева — демифологизация общественного сознания, разоблачение популярных, но не имеющих отношения к российской реальности мифов. Паршев убедительно показал, что при прочих равных условиях обрабатывающая промышленность России неконкурентоспособна из-за высоких издержек производства, связанных с природными и, следовательно, неустранимыми условиями: климатом и расстояниями (основная часть территории слишком удалена от судоходных морей, т. е. от возможностей использования наиболее дешевого морского транспорта). Поэтому популярное в России сравнение с США некорректно: эти страны слишком отличаются по своим природным условиям.
Некорректно даже прямое сопоставление России с так называемыми „северными странами“ — Канадой, Норвегией, Швецией и др. Практически вся территория России расположена севернее изотермы
