Помните, что положение нашей родины критическое. И спасти это положение можете только вы, больше спасать некому. Вы должны суметь объединиться вокруг честных, твердых, избранных вами товарищей, которые сумеют объединить вас в твердую ударную силу для борьбы с советским капитализмом.
После свершения Октябрьской революции был допущен ряд ошибок, особенно после смерти Сталина (!!! — В. Б.). Сынки и дочери старой русской буржуазии, пролезшие нелегальным путем в ряды партии и на руководящие посты, почувствовали полную свободу действий» [289, с. 251].
Практическим выводом из этой листовки был абстрактный призыв к объединению и организации, так как к краснодарскому бунту «Горлопанов отнесся
На суде Горлопанов (а приговорят его к 7 годам) скажет: «Я боролся за ту правду, за которую боролся Ленин» [289, с. 253].
Но неверно было бы считать, что социалистическое и эгалитаристское сознание рабочих, восстававших в 1959–1962 гг., формировалось только лишь неоазиатским предприятием и было порождено исключительно местом государственного рабочего в системе неоазиатских производственных отношений. Опыт прошлой классовой борьбы и существенные элементы социалистической теории они могли усвоить даже из …официальной пропаганды. Вопиющее лицемерие лежало в самой основе Советского Союза — эксплуататорского общества, именующего себя социализмом. Противоположность официальной идеологии, сохранявшей, хотя и в мумифицированном виде, многие ключевые моменты коммунистической теории, и реальных неоазиатских социальных отношений не могла не бросаться в глаза каждому из тех трудящихся, кто начинал задумываться над окружающей жизнью. Использование официальной коммунистической идеологии против реальной официальной практики было для марксистских подпольных групп СССР столь же естественным явлением, как и использование средневековыми еретиками бунтовских идей Евангелия против феодальной иерархии и католической церкви.
Но корни стихийно — социалистической идеологии городских восстаний хрущевского периода неверно было бы сводить к переворачиванию официальной пропаганды. Фильмы про революцию и гражданскую войну показывались не только в конце 1950-х, но и в конце 1980-х годов, однако в последнем случае они влияли разве только на единичных идеалистических подростков.
В конце 1950-х годов события революции и гражданской войны находились намного ближе, чем в конце 1980-х годов. У рабочих средних лет 1917–1921 годы прекрасно помнили их родители (они же более — менее помнили, как на самом деле жилось рабочих и крестьянам в царской России), у молодых рабочих — их деды. Живая изустная память прошлой классовой борьбы была намного сильнее, чем к исходу XX века, когда она почти исчезла (напомним, что народные низы догородского, дописьменного и дотелевизионного общества, еще сохраняющие в своей среде остатки общинного коллективизма и коллективного фольклорного творчества, характеризуются куда большей культурной самостоятельностью, чем разобщенные, раздавленные и изолированные наемные рабы развитого капиталистического общества, замкнувшиеся друг от друга в клетках своих квартир в многоэтажных домах и подсевшие на иглу централизованно управляемого эксплуататорами телевидения. Советское общество хрущевских времен только недавно стало городским и письменным и не стало еще телевизионным). Из семей с революционными традициями происходили активисты новочеркасской забастовки Петр Сиуда (отец которого, старый бакинский большевик, друг бакинских комиссаров Джапаридзе и Фиолетова, умер в сталинской тюрьме в 1937 г.) и Владимир Бахолдин.
Что всего важнее, рабочий класс хрущевских времен оставался
Подобная коллективистская настроенность могла долго сосуществовать с иллюзиями в отношении хороших намерений советских властей, точно так же, как крестьяне — общинники, бунтуя против господ, склонны были верить в добрые намерения царя. Вот как описывает современный историк А. В. Пыжиков предложения трудящихся СССР в отношении принятой при Хрущеве новой Программы КПСС и подготовленной, но так и не принятой новой Конституции:
«Некоторые предлагали немедленно передать в собственность всего общества принадлежащие отдельным гражданам дома, дачи, сады, автомашины. Как отмечалось, надо полностью отдавать себе отчет в том, что будущее принадлежит коллективным формам использования предметов потребления и скоро все потребности населения в организации отдыха, досуга будут удовлетворены, а необходимость в индивидуальном строении дач полностью отпадет. Рассказывалось о времени, когда сам термин „собственная дача“ или „собственная машина“ будет звучать столь же нелепо, как „собственный поезд“ или „собственный театр“. Вместо владения автомашинами и бытовыми приборами признавалось целесообразным распространять и внедрять систему их проката. Не были забыты и вклады граждан в сберегательных кассах. Выражалась обеспокоенность по поводу хранения там значительных сумм денег нетрудового происхождения. Поэтому вклады свыше определенного минимума в 180–200 рублей автоматически должны были быть переданы государству на строительство коммунизма. Весь этот поток мыслей логически венчало предложение вообще ликвидировать деньги, а все снабжение населения передать производственным предприятиям. Некоторые развитие коллективистских форм трактовали еще шире, распространяя их на область семейных отношений. Как, например, П. Гребнюк, который считал необходимым устранить разделение людей на семьи, поскольку семья, по его мнению, является источником частнособственнического воспитания.
…пенсионерка Израилова (г. Ташкент) писала: „…частное домовладение разрослось с небывалой быстротой. Дачи, коттеджи, холлы — чего только не понастроили, к стыду нашему, советские люди… Независимо от того, на трудовые или нетрудовые доходы выстроены дома, они должны быть отобраны в доход государства, как это было при Ленине“. Гражданин Шевченко (г. Ленинград) предлагал изменить порядок наследования имущества физическими лицами с целью запрещения перехода по наследству предметов, представляющих историческую ценность, произведений искусства, некоторых предметов роскоши, авторских прав и т. д. Все это, по мнению автора письма, должно безвозмездно переходить в собственность государства. Очевидно, что предлагаемые действия, направленные на стирание имущественной разницы между отдельными слоями населения, покоились на прочном фундаменте уравнительной психологии. Не случайно, что подобные предложения (ограничить, отобрать), как правило, сопровождались требованиями обеспечить право на жилье, недорогую одежду, продукты питания.
Уравнительный принцип доведен до абсурда (до абсурда
