собственность считалась, согласно букве закона, общественной — но, оказывается, не была таковой на самом деле…
Много еще есть примеров тому, что законы государств и труды юристов — это кривое зеркало, неадекватно отражающее реальные отношения собственности. Так, согласно традиционным юридическим понятиям, акционерная компания является «долевой собственностью» всех владельцев акций; на деле же мелкие держатели акций нисколько не причастны к управлению этой компанией и, следовательно, ни в какой мере не являются ее собственниками (ничуть не отличаясь в этом плане от вкладчиков банка, которые тоже ни в какой мере не являются собственниками банка). Далее, обычно считается, что наемные менеджеры «частной» фирмы не причастны к собственности на нее, если не владеют ее акциями — хотя на самом деле менеджер, хотя бы и наемный и не владеющий акциями фирмы, причастен к собственности на нее по крайней мере в той (приблизительно) степени, в какой он участвует в управлении данной фирмой. Что же касается государственной собственности на производительные силы, то с традиционной юридической точки зрения считается, что ни один — даже самый высший — государственный чиновник персонально не причастен к этой собственности, хотя на самом деле каждый чиновник государственного аппарата причастен к собственности на принадлежащие государству производительные силы в той или иной мере, соответственно своему положению в иерархии данного госаппарата.
Вообще говоря, давно уже пора покончить со старой юридической иллюзией, согласно которой можно быть собственником, не имея реальной возможности управлять своей собственностью, и управлять собственностью, не будучи ее собственником. На самом же деле именно управляющий субъект является собственником; к собственности он причастен приблизительно в той же мере, что и к управлению (почему «приблизительно», мы объясним ниже). Для отношений коллективной собственности это означает, что все члены группы — единого субъекта-собственника — почти одинаково (практически стопроцентно) причастны к собственности на все средства деятельности и рабочие силы этой группы. Что же касается отношений авторитарной собственности, то сказанное выше означает для них, что член группы причастен к собственности на средства деятельности и рабочие силы всей группы приблизительно в той мере, в какой он причастен к управлению ими. Иначе говоря, тот, кто внутри данной авторитарно управляемой группы никем не командует, ни в какой мере не является в ней собственником; начальник же является собственником в данной авторитарной группе приблизительно в той же мере, в какой он является в ней начальником.
Отсюда вытекает ряд следствий. Во-первых, становится очевидным, что члены авторитарно управляемой группы могут быть собственниками не только на 100% или 0%, но и на 93%, 17,5%, 39,846%… А это значит, что юристы ошибаются, полагая, что большинство начальников, управляющих античной мастерской, феодальным поместьем или капиталистическим предприятием, так же непричастны к собственности на управляемое ими предприятие, как и никем не командующие рабы, крепостные и пролетарии. На самом деле все начальники причастны к собственности на то и на тех, чем и кем они управляют — в разной мере, соответственно своему положению в реальной управленческой иерархии (которая, кстати, может не вполне совпадать с формальной, признаваемой законом иерархией), — и для определения степени причастности начальников к собственности совсем не важно, что по этому поводу гласит буква закона.
Во-вторых, не всякий, кого закон признает собственником, является таковым на деле. Мы уже убедились в этом на примерах «общественной собственности на средства производства» в СССР и «долевой собственности» на имущество акционерной компании. Приведем еще один пример: представим себе, что некий капиталист умер, передав свою фирму молодому наследнику. Последнему так и не удалось овладеть рычагами власти над фирмой и связями в мире бизнеса — либо в силу личного малоумия и слабоволия, либо еще по каким-то причинам. Фирму полностью забрали в свои руки топ-менеджеры, оставшиеся от прежнего хозяина; по закону наследник имеет право сместить их, но реально он этого сделать не может. На его банковские счета отчисляется та же доля прибыли фирмы, которую старый хозяин расходовал на свое личное потребление; однако даже в самых общих вопросах управления этой фирмой — например, продавать ее или нет, ликвидировать дело или нет, сливаться с другой компанией или нет — его голос реально ничего не значит, его просто поставят перед фактом (хотя согласно букве закона его голос должен бы быть решающим)… Спрашивается, является ли такой наследник собственником фирмы? — Согласно букве закона — да; согласно реальной системе отношений собственности — нет, ни в коей мере. Что же касается той доли прибыли фирмы, которую он получает, то она, с точки зрения реально имеющейся в наличии системы отношений собственности и управления, ничем, кроме своего размера, не отличается от милостыни, подаваемой нищему. Реальные хозяева предприятия продолжают подавать эту милостыню формальному «хозяину» только потому, что узаконение фактически существующего положения дел — юридическая констатация того факта, что наследник так и не стал реальным собственником фирмы — связано для них с какими-то трудностями, с каким-то риском.
В-третьих, возникает необходимость в пересмотре значений таких понятий, как «владение», «распоряжение» и «пользование»15. Если перевести те значения, в которых они употребляются сегодня юристами и экономистами, на язык нашей классификации отношений собственности и управления, то получится, что эти три термина обозначают разные степени причастности субъекта к авторитарной собственности и авторитарному управлению: «владение» — очень большую степень (хотя и не стопроцентную: над тем, кому тот или иной объект собственности дан во владение, стоит верховный, стопроцентный собственник, давший этот объект ему во владение на определенных условиях), «распоряжение» — несколько меньшую, а «пользование» — еще меньшую. Однако зачем нужны такие обозначения, если наша концепция трех типов отношений собственности и управления открывает путь к более-менее точным подсчетам причастности субъектов к собственности на объекты и управлению ими — и к числовому выражению результатов этих подсчетов? Продолжать пользоваться этими тремя терминами так, как ими пользуются сейчас — это все равно, что градуировать шкалу термометра таким образом: «очень холодно», «холодно», «тепло», «жарко», «очень жарко» — вместо того, чтобы наносить точные деления в градусах и десятых долях градуса. Пора использовать термины «владение», «распоряжение» и «пользование» в новых значениях: «владение», «владеть» — просто как синонимы слов «собственность», «быть собственником», а «распоряжение», «пользование» — как синоним «управления»… Так и поступив, мы с удивлением обнаруживаем, что эти «новые» значения — на самом деле хорошо забытые первичные значения этих самых слов, присущие последним до того, как их взялись перетолковывать юристы и экономисты.
Тот факт, что законы и юридические трактаты неадекватно отражают реальные отношения собственности, очень часто соответствует интересам тех или иных социальных групп. Так, миф об «общественной собственности» в СССР и других подобных государствах был нужен бюрократии этих государств для того, чтобы заставлять принадлежащих ей рядовых работников трудиться с большей отдачей, меньше воровать у государства и не бунтовать против него. Для подобных же целей капиталистам — верховным собственникам акционерных компаний служит миф о «долевой собственности всех владельцев акций» на эту компанию: раздашь рядовым пролетариям этой компании по одной-две акции — и вот уже появился повод для того, чтобы внушать работягам, что они тоже стали собственниками компании, а потому должны работать гораздо больше и качественнее (работают-то ведь отныне как бы «на себя»!). Однако никто не обязан верить мифам лишь на том основании, что они помогают богатым стать еще богаче, а начальникам — укрепить свою власть.
В противовес мифам, резюмируем наши научные выводы касательно отношений авторитарной собственности и управления:
в любой авторитарно управляемой группе каждый собственник — это начальник, а каждый начальник — это собственник. Верховный начальник группы — это полный, стопроцентный собственник (следует подчеркнуть, что мы сейчас говорим об отдельно взятых, абстрагированных от посторонних примесей отношениях авторитарной собственности и авторитарного управления), а подчиненные ему начальники — частичные собственники.
* * * А теперь вернемся к тому, с чего мы начали разговор о классификации отношений собственности:
