большевиков от июльского разгрома; теперь они оправились и открыто лезут на Правительство, чтобы его свалить, a сие последнее рассыпает цветы демократического красноречия и что-то мелет, вместо того, чтобы или пустить в ход, пока еще не совсем поздно, каленое железо и раз навсегда выжечь грозную и отнюдь не демократическую язву, или же сознать свое бессилие и самому убраться от власти, ведь, всё повадки большевиков ясно показывают, что они церемониться не будут, и будут действовать так, как то следует при столь ожесточенной и непримиримой войне. Неужели не ясно, что никаких соглашений быть не может, что уговоры бессильны и что каждая потерянная минута увеличивает силы врага. Быть может, уже поздно, но попытаться надо; несомненно, что сейчас положение Правительства бесконечно хуже и слабее, чем то было во времена июльского выступления большевиков; армии ушли из рук правительства и находятся под властью большевистских главарей и под чадом большевистских обещаний: находящиеся в Петрограде части исполитиканствовались, разложились и перестали быть той осью, на которой три месяца тому назад можно было вывернуть наизнанку весь Петроград, дезинфекцировать его от всех антигосударственных и наемных немецких элементов и сделаться настоящим, а не бумажным и словоизвергательным правительством. Вместо дела и энергии была фраза и дряблость; хотели всем нравиться и всем потрафить и очутились у разбитого корыта; растеряли и влияние, и авторитет, обмякли и мечутся, как крысы на тонущем корабле.
Но рисковать надо, ибо иного исхода нет, и рисковать во всю, не останавливаясь ни перед чем - победитель в такой обстановке всегда бывает прав. Но двуликий, длинноязычный и убожески нежизненный Керенский, - судя по тому, что известно в армейском комитете, - мечется во все стороны и делает только то, на что способен, то есть болтает, сыпет красивые слова, актерствует, хочет и демократически революционную невинность соблюсти, и правительственную власть - капитал сохранить; он работает языком и уже совершенно выдохшимися уговорами там, где только дерзость, решительность, жестокость могут спасти положение; он пытается входить в компромиссы с теми, которые ни на какие компромиссы не способны.
Русское кривое зеркало, выставило на историческую сцену времен революции так называемого диктатора, у которого, вместо диктаторских качеств, ухватки и истерия Душки адвоката из знаменитостей сенсационных процессов политического или амурного свойства, а вместо диктаторских громов - пустопорожние словоизвержения.
Время слов в ожесточенной борьбе за власть уже кончилось; медовый месяц революции прошел; облетели цветы, догорели огни... начинается грозная борьба масс, поднятых на дрожжах самых звериных инстинктов, и тут резолюции, голосования и увещевания уходят в невозвратное прошлое. Мы это ярко видим на том, что творится сейчас у нас на фронте, в подчиненных нам частях, а ведь армия сейчас является зеркалом, в котором отражается настроение всей страны.
Власть есть действие, а не разговоры; чаще принуждение, чем приятность. Хорош
Диктатор, у которого все время уходит на речи и выступления! Где же тут заниматься настоящей творческой работой. При истрепанных постоянной политической борьбой Червах, при переутомленном словесными турнирами мозге невозможны спокойная логика, уравновешенный здравый смысл, продуманность и систематичность решений и поступков; все рождается в атмосфере нездорового возбуждения; многое делается под гипнозом взвинченных и разболтанных нервов, утомленных мозгов, оваций толпы, острого желания сломить сопротивление и покорить себе массы, все равно какой ценой. Ясно, что при такой обстановке неизбежны решения и поступки больные, абсурдные, нелогичные, бессвязные, нелепые, болтающиеся, довлеющие минутному на строение масс... Разве настоящая государственная работа может вестись таким образом и в такие грозные времена; разве так должно идти государственное, на новых началах строительство. Даже в Думе было бесконечно лучше, ибо там параллельно с орательством в общих заседаниях работали. и часто работали весьма дельно и продуктивно многочисленный комиссии. Сейчас же вся работа уходит на митингования; все стараются кого то уговаривать, кого то перетаскивать на свой меридиан; работа идет без всякого плана и без системы, по результатам случайных голосований, изменчивых, как цвета хамелеона. Деятельность большевиков обещает, что, когда они дорвутся до власти, то заведут иные порядки; их наиболее откровенные главари, типа товарища Федотова, прямо заявляют, что ни с нами, ни с мартовскими и прочими мягкотелыми революционерами они церемониться не будут.
Только сегодня появились первые признаки, что наши верхи поняли невозможность сохранить армию в ее теперешнем положении и что необходимо перейти на добровольческие ударные части. К несчастью, все это уже поздно и то, что 1-2 месяца тому назад дало бы прекрасные результаты, сейчас уже фактически неосуществимо и даже не будет допущено к исполнению. Разложение перебросилось уже на артиллерию, затронуло конницу и специальные команды; авторитет начальства, который все, начиная с правительства, распинали и топтали в грязь, убит до полной невозможности его восстановить; последние крепи войскового порядка, - солдаты старых сроков службы, - уволены домой и вернуть их назад уже немыслимо; наконец, много охулиганившихся и наиболее опасных на фронте товарищей, хвативших всей сладости службы на современном фронте, не захочет идти в деревню для того, чтобы там работать; большевистские же комитеты не допустят образования добровольческих частей, так как в этом их смерть.
Наша судьба - во всем запаздывать. Запоздали мы и в образовании разумно построенных и разумно руководимых крестьянских организаций в стране и в армии. Уверяют, что Керенский и Советы были главными врагами настоящих крестьянских организаций и создали их подделку, в которой не было крестьян, а заседали и верховодили такие же далекие от жизни народа мозговики-интеллигенты, как и везде. Мои личные попытки сорганизовать у себя в корпусе настоящих кондовых крестьян разбились сначала о глухое, а потом уже о сердитое противодействие армейского комитета; когда я спросил Виленкина о причинах, то он, несколько замявшись, ответил, что, вообще, комитеты опасаются возможности реакционного влияния на крестьян наших генералов.
Судя по пришедшим сегодня из Петрограда газетам, положение там с каждым часом становится все хуже и хуже; растерявшаяся, многоглаголивая, пустопорожняя по содержанию и импотентная власть беспомощно несется, куда тащат ее события, и испуганно таращит свои демократические глазки на действительные и фальшивые подводные камни, которые ободрали с нее весь ее авторитет.
В Правительстве, произошел какой то крупный скандал с революционным военным министром Верховским, который уволен в отпуск; если верить помещенному в газетах разоблачению Бурцева, то Верховский в закрытом заседании Совета Министров предложил заключить мир с Германией. Правительство и сам Верховский отрицают, но неожиданный и скоропалительный отъезд Верховского показывает, что произошло что-то экстраординарное. С точки зрения верности слову предложение, конечно, коварное, ну а с точки зрения эгоистических интересов России быть может единственное, дающее надежду на спасительный исход; для масс мир это козырный туз, и его хотят взять себе большевики, и возьмут, как только станут у власти.
По сообщению армейского комитета настроение большевиков боевое и решительное; они чувствуют, что массы на их стороне, и открыто подняли голову и поставили свои лозунги. Комитет отправил часть своих членов в Петроград, видимо для подкрепления потерявшегося Правительства, но все это запоздало, ибо сам комитета уже кончен и все армейские массы против него. По-видимому, даже иностранные послы наконец то расчухали, что грядет что то очень грозное и чреватое самыми неприятными последствиями, и начали беспокоиться.
Не поздно ли спохватились, Ваши экселленции? Сколько денег вы тратили на разные миссии и разведки, и все же не сумели разобраться в течение целых шести месяцев, что такое русская революция, что такое наше Правительство, что такое делается на Фронте и стране и какими результатами все это вам грозить.
У вас не хватило разума, предвидения и совести, чтобы во время побеспокоиться о нас и нам помочь. Вы слишком уже привыкли полагаться на толстую шкуру северного медведя и на то, что она все выдержит и выполнить все то, что нужно для ваших интересов. Вы привыкли к тому, что наша армия всегда самым решительным броском отвечала на ваши просьбы о помощи. И, однако, вы прозевали, что всего этого уже не будет. Наступила пора, когда вам надо думать уже о собственной безопасности.
С нашего фронта немцы убирают одну часть за другой и, судя по данным разведки, отправляют их
