Родников кивнул, протянул парню руку:
— Давай вначале познакомимся, меня зовут Николай, тебя, если я не ослышался, Вячеславом? А то Шумков может и переврать…
— Я о вас много слышал: Кодарчан мне о вас рассказывал и другие тоже, — парень смущенно замялся.
— Вот что, Вячеслав, мы с тобой, наверно, одногодки, называй меня на «ты» и будь посмелей, выкладывай, что есть у тебя.
— Да я вот хотел посоветоваться, что взять надо в тундру из вещей, и вообще вы уже долго живете среди эвенов, оленей пасете, может быть, вы мне что-нибудь посоветуете? — Он смотрел на Родникова с надеждой.
— Скажи, Вячеслав, — дружелюбно спросил Николай, — ты в тундру, к оленям, сам решил ехать или тебя на это дело кто-то соблазнил?
— Сам!
— Это уже один ноль в твою пользу. Теперь скажи, положа руку на сердце: любишь ты тайгу, природу вообще, трудности, всякие там приключения или тебя привлекают в этом деле какие-то чисто практические, материальные стороны? Или едешь в тундру из-за моды — сейчас много говорят о природе.
— Да нет, не из-за моды я, — смущенно сказал парень. — Отец мой штатным охотником в Забайкалье работает, я немного охотился с ним. Там у нас совсем другая природа. А я вот решил тундру посмотреть, на Север потянуло, приехал в Анадырь, а тут про курсы узнал.
— Ну, тогда все в порядке. — Родников даже вздохнул облегченно. — В той бригаде, куда ты поедешь, великолепные места, но бригада нездоровая, прежний бригадир пьяница был и кисель, все развалил. Но ты не пугайся: Кодарчан дело наладит, держись к нему поближе, он хоть и малоразговорчивый, но человек замечательный — помогай ему, работай на совесть, он тебя очень многому научит. А что взять в тундру — об этом тоже Кодарчан тебе подробно скажет, я же только добавлю: бери книг побольше. В общем, бери с собой в тайгу все самое хорошее, что есть в тебе, а все плохое оставь. И не робей! В остальном разберешься сам. Я бы с тобой о многом поговорил, но уже не осталось времени — извини, я побегу. — Он крепко пожал взбодрившемуся парню руку, подмигнул ему и торопливо зашагал к магазину.
«Хороший парень, — думал он, — только одет крикливо, но это шелуха, главное — умеет краснеть. С Кодарчаном он сойдется — это точно».
В магазине Родников купил бутылку водки, заткнул ее под брючный ремень и, нигде больше не задерживаясь, зашагал через пустырь к кладбищу. На кладбище он без труда отыскал могилу Николая Хабарова. Снег под могильным холмиком уже растаял, каменистая земля прогнулась внутрь могильной ямы. Массивный, уже потемневший от времени крест с выжженной на дощечке надписью накренился. Родников попытался выправить крест, но земля была внизу еще мерзлая, она крепко держала крест в наклонном положении, а применить всю свою силу Родников побоялся. Виновато вздохнув, снял шляпу, опустив голову, тихо сказал тому, кто лежал под толщей неухоженной могилы:
— Извини, дружище, за то, что раньше не пришел к тебе. Уезжаю я, Николай, большое кочевье мне предстоит. — Он вытащил из-под ремня бутылку с водкой, поставил ее на могильный холмик около основания креста. — Вот принес тебе бутылку водки, как ты просил. Ну, что тебе еще сказать? Ты ведь все равно меня не слышишь и не знаешь, что я здесь стою. Над тобой, дружище, высокое голубое небо, ослепительное солнце. Белая тундра кругом сияет. Жаворонки уже прилетели, один из них вот сейчас надо мной и над тобой звенит-заливается, а ты не слышишь. Весна кругом, а ты лежишь там в мерзлоте… И Аханя тоже хочет уйти… Что же вы меня одного на земле оставили? Трудно мне будет одному без вас! Найду ли я себе друзей таких?.. Ну, прощай, Николай, мне пора идти.
Он надел шапку, медленно повернулся, сделал несколько шагов и вдруг, быстро вернувшись, схватил оставленную на могиле бутылку и, яростно размахнувшись, швырнул ее себе под ноги. Коротко звякнув, бутылка разлетелась вдребезги — на камнях осталось большое мокрое пятно.
К поселку он почти бежал. За спиной его все звенел и звенел серебряный колокольчик — крохотная птичка-жаворонок трепетала в головокружительной высоте, и песня ее, удивительно мощная и необузданная, как весеннее половодье, звучала над заснеженной и холодной еще тундрой отчаянно- радостным гимном — гимном солнцу, жизни, красоте.
…Придя на квартиру, Николай торопливо переоделся, уложил в чемодан необходимые вещи и тотчас направился в аэропорт. С Дарьей Степановной он простился уже утром, когда она уходила на работу. Стеша обещала прибежать с работы прямо в аэропорт к самолету.
Небольшая продолговатая комната зала ожидания была забита тюками, чемоданами, рюкзаками. Пассажиры, кто сидел на лавках вдоль стен, кто нетерпеливо расхаживал около кассы. Возвращались в Магадан самодеятельные артисты, приехавшие в Ямск еще накануне майского праздника. Было здесь несколько человек из Броховского рыбокомбината, ямских было только двое. Поздоровавшись с ними, Николай поставил чемодан около дверей, занял в кассу очередь.
Касса была еще закрыта.
«А вот, кажется, и охотники!» — Прислонившись спиной к стене, он с любопытством стал разглядывать четырех мужчин, одетых так, как и подобает охотникам. Все они сидели в углу на тюках и мешках вокруг перевернутого вверх дном ящика, заменяющего им обеденный стол. Не обращая ни на кого внимания, они пили водку, закусывали и шумно о чем-то спорили. Он передвинулся к шумной компании поближе и невольно прислушался.
—Я тебе говорю, что забросит он нас всех четверых, — горячо доказывал охотник, сидящий спиной к Родникову. Зеленая телогрейка висела на нем, как на палке, торчала над телогрейкой длинная морщинистая шея, которую венчала копна черных, с проседью волос.
— Да разве подымет собачья нарта груза столько — трактор это тебе, что ли? — неуверенно возражал ему небритый тучный мужик в брезентовой куртке и в коричневой дерматиновой шляпе.
— А я тебе говорю: подымет! Ты видел у него собак — это волкодавы — не собаки! Во какие! — черноволосый худой охотник вытянул над полом руку и показал высоту годовалого теленка. Они упрут что хошь!
— Да чо ты, Матвей, доказываешь имя? — гнусаво проговорил щупленький остроносый старик в овчинной безрукавке, перепоясанный патронташем. — Они же, Матвей, и нарту собачью не видали…
— Ты одно, Демьяныч, пойми, — не обращая внимания на льнущего к нему старика, продолжал доказывать черноволосый. — Ты одно пойми: эти каюры за спиртягу куда хошь тебя отвезут, хоть до самой Венеции! Я их уже изучил до самой тонкости…
— Ну, за этим, Матвей, дело не станет, этого огнива мы с сынком припасли целую канистру, — он повернул голову в сторону четвертого охотника — розовощекого, с заплывшими глазками, парня, — парень кивнул и беспокойно посмотрел на большой туристский рюкзак в углу, возле которого были сложены ружья в чехлах, и там же, вероятно внутри рюкзака, была и заветная канистра.
— Ребяты! Вот мы сидим тут пять ден, базлаем, — опять вмешался невпопад гнусавый старичок, — и вот, слышь-ка, привезет нас твой каюр на эту Колокольню, а там уже все места заняты — тогда как? Какой запасной ход имеем?
— Да ты что, старый? — раздраженно повернулся черноволосый к старику, и морщинистая кожа на его шее даже побагровела от возмущения. — Я тебе, старая голова, сколько раз твержу, что я уже осведомлялся у начальника порта! Не прилетали охотники, не прилетали — мы первые. Мы первые! Понял — нет?
— Да что ты взъярился, Матвей? — обиделся старик. — Я ж тебе тоже дело говорю. Поторопи своего каюра. И ход запасной завсегда иметь необходимо в любом деле, куды ни коснись. Ну, сам посуди: во- первых, охотники могут прямиком вертолетом туды прилететь, как в прошлом году было, во-вторых, вот сию минуту, этим рейсом подвезут наверняка целую свору таких же борзых, как и мы с тобой, если не похлеще, — разберут каюров, заодно и твоего каюра переманят двумя канистрами. Вот и будет тебе грандиозная охота — двух гусей домой привезешь… Дело тебе говорю, а ты яришься! Надо запасной ход иметь…
— Ну, тогда на прошлогоднее место уедем, против гагачьего острова остановимся, — смягчил тон черноволосый. — Там тоже место неплохое.
При этих словах Родников вздрогнул, с горечью подумал: «Вот и туда уже добрались…»
