Громова учуял. Вот видишь, еще один череп, — указал Костя палкой на олений череп, одиноко лежащий возле большого замшелого камня.
— Ну дальше-то что? — нетерпеливо перебил Николка.
— Дальше? Дальше на землю сел старик, руки к животу прижал. Медведь распорол ему когтями живот, кишки из живота вылезают, старик их руками прижал. Сидит молча, Громова ждет. Вот Громов подходит. Молодой был пастух. Увидел старика, бледное лицо, сидит на земле, кровь на руках. Испугался, боится подходить. А старик спокойно говорит ему: «Иди, иди сюда, Илья, не бойся, медведь убежал уже, больше не придет. Он меня за оленя принял, потому и напал». У нас была лодка надувная, погрузили мы старика на лодку и по речке в лиман сплавили, а потом с отливным течением по лиману в Брохово поплыли. Старик все сидел на носу лодки, руки от живота не отрывал. Сидит молча, то ли дремлет, то ли думает о чем. Больно, наверно, ему было, однако не стонал совсем. Около ворот нас к морю течением поперло. Гребем изо всех сил с Громовым. В море штормяга — морская волна с отливным течением встречается, утащит под волну — пропали мы! Волна большая, как дом двухэтажный, — бу-бух! бу-бух! Кое-как успели мы на Броховский выгрести, еще бы десяток метров — и промазали бы… Натерпелись страху, ну и натерпелись! Лодка совсем руля не слушает, вода кругом кипит. Целые сутки добирались до Брохова. Ладони от весла кровяными мозолями покрылись. Вот уже и поселок видно. Я кричу старику: «Потерпи, дорогой, еще немножко, уже больница рядом!» А он, знаешь ли, улыбнулся мне виновато так, покачал головой, а у самого глаза мутные… Двести метров до больницы не дотянул. Хороший был старик. С Аханей они были большие приятели… А Громов после этого в стадо не вернулся. Да, вот так было, — грустно закончил Костя и стал громко покрикивать на оленей.
Николка подавленно молчал.
Неожиданно стланиковые заросли раздвинулись, и пастухи оказались на вершине острого каменистого гребня, и перед ними открылся вид на скопище величественных гор, иссеченных узкими, глубокими распадками, на дне которых серебряными нитями поблескивали ручьи. Ни единого деревца вокруг, только мхи, да лишайники, да брусничники, да небольшие пятна низкорослых, стелющихся над серыми плитами камней стлаников. Среди каменных осыпей там и сям белели полосы нерастаявшего снега.
«Ох и весело здесь, наверно, зимой, — подумал Николка. — Даже некуда будет спрятаться во время пурги. Пусто кругом, хоть бы ворона пролетела. Ну и местечко!»
Но ошибся Николка: эта горная местность только на первый взгляд казалась безмолвной и пустой. Вскоре перегоняя стадо через ручей, пастухи вспугнули медведицу с медвежатами. Еще через несколько минут они увидели на склоне горы сразу двух медведей. Медведи издалека спокойно наблюдали за стадом, не выказывая ни страха, ни каких-либо агрессивных намерений.
Чем ниже спускались кочевщики по крутому распадку, тем сильнее шумел ручей, временами он круто падал вниз, оглушительно грохотал и рассыпался хрустальными осколками и радужной пылью.
Наконец каменистый распадок широко распахнулся, и Николка увидел перед собой широкую, без единого куста, долину.
На берегу речушки, на невысокой террасе кочевщики уже заканчивали постройку каркаса для чума. Николка с удивлением осмотрелся и не увидел вокруг ни одного куста, из которого можно было бы вырубить хотя бы хворостину, не то что остов для чума. «Из чего же они построили чум?» Подойдя к табору вплотную, он увидел, что пастухи использовали на постройку каркаса материал прошлогоднего табора, принесенный сюда, вероятно, с гольцов, ибо только там виднелись заросли стланика.
— Это наша прошлогодняя дюхча, — пояснил Костя. — Такое место, где раньше стояла палатка или чум, называется дюхча. На дюхче шесты и рогульки нужно обязательно ставить стоймя. Так они десять лет не сгниют и все будут служить людям, а если бросить шест на землю, через год он пропадет без пользы. Видишь, какие старые шесты на каркасе нашем? Потемнели, истрескались, а служить еще будут долго.
Вскоре кочевщики вышли на берег моря. Здесь, возле устья реки Пронькина, на высоком холме рядом со вросшим в землю амбаром поставили чум.
В первую ночь, несмотря на усталость, Николка очень долго не мог уснуть — мешал ритмичный шорох волн. Но уже на вторую ночь шорох волн подействовал на него усыпляюще. Ночью возле моря было довольно прохладно, дышалось легко, и хотя просыпались пастухи рано, но чувствовали себя после сна вполне отдохнувшими, бодрыми.
Однажды Фока Степанович подстерег на воде рядом с берегом нерпу и убил ее. Береговой ветер начал медленно отгонять добычу в море. Костя сбегал в чум и принес гарпун с длинным ремешком, привязанным к древку. При помощи гарпуна пастухи подтащили нерпу и с трудом выволокли ее на гальку. Быстро сняв с нерпы шкуру, присели перекурить.
На море стоял штиль. Прибрежные скалы отражались в воде, как в зеркале. Вдруг убитая, ободранная нерпа пошевелилась, подняла лупоглазую голову, равнодушно скользнула холодным, остекленевшим взглядом по сидящим вокруг нее двуногим существам, медленно развернулась к морю и поползла…
Пастухи оцепенели. Коричневая груда мяса в белых лохмотьях оставшегося после обработки сала двигалась. Со свистом втягивая и выдыхая воздух, убитая, ободранная нерпа — ползла к воде! Шкура на ней не снята была только на голове и ластах, но это еще сильней подчеркивало нелепость происходящего. Она ползла к воде медленно-медленно, но с каким-то неистовым, чудовищным упрямством с неимоверным трудом волоча окровавленное, ободранное тело свое, на котором видны были отчаянное напряжение и работа всех его мышц и каждой клеточки, — мелкие камешки, прилипшие к голому мясу, теперь отскакивали от нее, сухо пощелкивая. Судорожно загребая ластами скрипящую гальку, нерпа приближалась к воде… Вот она вошла в воду, немного проплыла и вдруг, взметнув вокруг себя красные буруны, заметалась, закрутилась, немыслимо изгибаясь, и вдруг так же неожиданно утихла…
Первым пришел в себя Фока Степанович. Он забежал в воду, длинной палкой дотянулся до нерпы, подтянул ее к берегу, качая головой, сказал:
— Сколько живу на свете, такого не видел.
Пастухи подавленно молчали.
Потом несколько раз видел Николка эту ободранную, ползущую нерпу во сне. Только нерпа будто ползла не к воде, как было, а к нему, к замершему от страха Николке. Она все ползла и ползла к нему и смотрела на него не угрожающе, но словно бы с укором и жалобой.
В июле установилась жаркая солнечная погода. Олени спасались от зноя и гнуса на продуваемом морском берегу, иногда заходя в воду по брюхо, либо, если ветра не было, подымались высоко в горы на снежные пятачки. Каждый такой снежник умещал на себе двести-триста оленей, остальные размещались на других снежниках, отстоящих друг от друга иногда на довольно большом расстоянии: на противоположном склоне распадка или даже по другую сторону водораздельного хребта.
Пастухи вставали с зарей, осматривали через бинокли горы, обсуждали маршрут и, разбившись на две группы либо поодиночке, начинали утомительный подъем в гольцы. Горы были очень высокие, густо заросшие снизу до середины склона кедровым стлаником, сквозь который можно было пройти, только пользуясь медвежьими тропами. Лишь к обеду удавалось собрать разрозненное стадо и подогнать его к чуму на берег моря.
Пока Пастухи обедали, стадо под присмотром одного караульщика кружилось на песчаном морском берегу. Песчаный пляж удобен был тем, что с трех сторон запирал оленей: слева было море, справа — высокий обрывистый берег, а дальше на берегу громоздились непроходимые обломки скалы.
Николке не нужно было во время клеймения бегать вокруг стада, чтобы удержать его на месте, достаточно было встать в узком проходе песчаного пляжа и, помахивая фуражкой, отпугивать тех оленей, которые хотели проскочить между Николкой и обрывистым берегом. Часто вместо Николки вставал караулить Костя, а Николка отправлялся в стадо ловить новым своим маутом неклейменых телят. Иногда ему удавалось изловить теленка, чему он был рад несказанно.
— Молодец, Николка! Ай, молодец! Держи его крепче! — кричали пастухи, притворно восхищаясь. Зато мауты пастухов почти не знали промахов.
— Уже рука, брат, болит, — точно ненароком жаловался Шумков Николке и предлагал хвастливо: — Хочешь, вон того теленка поймаю за переднюю правую ногу?
И тут же, выбрав подходящий момент, ловил бегущего мимо него теленка именно за правую
