реальная...
— Чушь и бред — твоя затея! — Николай резко поднялся, поджав правую больную ногу, опершись рукой о край стола, допрыгал до нар и, пробравшись к стене, демонстративно улегшись на спину и закинув руки за голову, проговорил раздраженно и категорично: — Чушь и бред! Даже если и способен ты вынести меня, это еще не значит, что я дам на это свое согласие...
— Послушай, Николай! — как можно мягче и дружелюбней сказал Калугин. — Ты, пожалуйста, не думай, что я хочу показать Лошкаревым свою силу и выносливость и этим все-таки завоевать вашу благосклонность или как-то ущемить ваше достоинство. Ничего уже мне не нужно от вас. Абсолютно ничего! Тигров я с вами ловить больше не буду, сам отказываюсь от этого. Но сейчас мы обязаны не только о себе думать, но и о других тоже. Через два дня надо быть у Евтея Макаровича... У нас единственный выход, который я предлагаю. Если снегопад не перестанет к вечеру, то за сутки снегу навалит по пояс, и тогда мы все здесь застрянем... Ты же образованный, умный человек...
— Я уже сказал свое решение, — сдерживая раздражение, глухо проговорил Николай и отвернулся к стене.
— Ну и глупо! — рассердился Павел. — А главное — эгоистично! Ну хоть вы ему скажите, Савелий Макарович. Убедите его в том, что это единственный выход...
— Не надо ни в чем убеждать меня!!! Понятно тебе или нет?! — Гневно выкрикнул Николай, вновь переворачиваясь на спину. — Как сказал, так и будет! Пойду на костылях...
— Ну и будешь шкандыбать три дня!
— Да хоть неделю буду шкандыбать, какая тебе разница?!
— Мне-то нет разницы, — подчеркнуто спокойным голосом согласился Павел и холодно закончил: — Да Евтею с Юдовым далеко не все равно. И Савелию Макаровичу, отцу твоему, тоже не все равно. Как видишь, всем не все равно, только тебе все равно — так получается?
Николай не ответил, опять закинул руки за голову, упрямо смотрел в потолок, играя желваками...
— Короче говоря, Савелий Макарович, — вновь обратился Павел к задумавшемуся Савелию, — ситуация у нас такая: если Николай сейчас не согласится на мое предложение, тогда я немедленно ухожу на пасеку один и завтра буду пробиваться к Евтею Макаровичу — буду их выручать. Пока тигра вывезем, пока лыжи добудем, через неделю за Николаем придем. На неделю, я думаю, вам тут продуктов хватит...
— Погоди планировать, не суетись, Павлуха, — дружелюбно остановил его Савелий и, повернувшись к Николаю, тем же дружелюбным тоном, но настойчиво сказал: — Слышь-ко, сынок, Павлик-то опять дельно говорит: ежели промежду вас согласья нет — это ваше лично дело, а все остальны-то при чем? Надобно скорее выбираться отсюда. Снегу навалит под саму крышу, вот и будем куковать. Все дело наше насмарку пойдет, и все из-за гонору, из-за того, что согласья нет — кто в лес, кто по воду. В разные стороны тянуть, токо дело разорвешь на части — ни тому, ни другому впрок, а людям на смех. Так ли, нет, говорю?
Николай молчал, прекрасно, должно быть, понимая, что возражать действительно глупо, и поэтому после долгих отцовых уговоров, когда тот, потеряв уже терпение, начал повышать голос и вот-вот готов был взорваться, он, точно делая отцу одолжение, выдавил из себя:
— Ну хорошо, пусть будет по-вашему. Но только помяни мое слово, отец: Калугин упадет подо мной через два километра. Вот увидишь.
— Ну, упадет — пусть, — охотно согласился Савелий. — Упадет, ты малость на костылях пройдешься, а отдохнувши, он ишшо с километр пронесет тебя. Так вот потихоньку и доползем. Нам ведь все одно двигаться надо. Давайте котомку собирать, продуктов на три дня возьмем — хватит, лишнее тут оставим. — И заторопился, опасаясь, что Николай опять заартачится.
Павел тоже принялся торопливо вырубать из полена перекладину, на которой должен был сидеть Николай, но, критически взглянув на его работу, Савелий предложил просто сделать в рогожном мешке, в котором перетаскивали тигра, прорези для ног, просунуть в эти прорези ноги, как в трусы, верх мешка завязать на груди, заплечные же ремни надо подтянуть потуже. Стремена, чтобы ноги Николая не болтались, можно привязать прямо к патронташу Павла.
Затея Савелия понравилась Павлу, и даже Николай, отрешенно сидящий на нарах и не принимавший участия в сборах, чуть заметно оживился. Он даже безоговорочно влез в мешок, просунув ноги в прорези, затем, ухмыляясь, взобрался Павлу на спину, терпеливо ждал, когда Савелий, довольно кивая, привяжет на патронташ Калугина веревки и сделает из них петли-стремена. В конце концов после неоднократных примериваний и подтягиваний все было сделано и подогнано.
— Ну вот, справна сбруя вышла! — отходя в сторону, с улыбкой воскликнул Савелий.
— Давайте-ка присядем на дорожку и пойдем, пойдем, ребятки. — Вновь заторопился Савелий, все еще опасаясь, что Николай в самый последний момент передумает или затеет с Павлом спор.
Наведя в избушке чистоту и порядок, тигроловы наконец-то, не без робости и волнения, выбрались наружу. Уже совсем рассвело. Ближние деревья едва угадывались за густой кисеей снегопада. Снегу выпало выше колен, но был он весь легкий и пушистый.
— Однако как бы нам прямо-то умудриться шагать? — озабоченно сказал Савелий, пройдясь по снегу. — Горизонту нет, и солнца нет, будешь вроде прямо шагать, а непременно отклонишься. Эх-ма, компас бы сейчас иметь, куды б с добром!
— Вот вам компас, Савелий Макарович. — И Павел протянул изумленному Савелию туристический компас. — Направление к пасеке — точно северо-восток, я это засек еще позавчера, когда мы на сопку поднимались.
— Ну-у, паря, ну-у, вот какой ты расторопный, — бережно принимая компас, одобрительно закивал тигролов. — Мы-то сколь годов за тиграми бегам и сколь уж раз в экую непогодь ходить доводилось, иной раз как пойдешь челноком — десять километров понапрасну отмахашь. А был бы компас... Сколь раз зарекался компас купить!
— Дарю вам на память, — искренне сказал Павел.
— Ну дай бог, дай бог! Ежели счастливый компас окажется, то и особая цена ему будет...
Павел засек время — было без пяти минут девять. Приняв из рук Николая костыли, он, опершись на них, согнувшись, присел слегка, подставил Николаю спину:
— Садись, ездок, пора ехать!
— Ну, попробуй, попробуй. — Николай резко, без предупреждения, взгромоздился Павлу на спину.
Савелий тотчас помог пристегнуть заплечные ремни и, торопливо взвалив на себя котомку, повесив на шею карабин и ружье, отпустив на свободу Барсика и взяв на поводок рвущегося за Барсиком Амура, торопливо зашагал по целику, то и дело с беспокойством оглядываясь на Павла. А тот, орудуя костылями, как лыжными палками, шел вполне уверенно и твердо, и Савелий вскоре успокоился, зашагал веселее.
Пройдя за бригадиром метров двести, Павел в полной мере почувствовал всю тяжесть лежащего на его спине груза, мысленно представил себе угрюмую заснеженную чащобу тайги, ее каменное холодное равнодушие ко всему живому, покрытое глубоким снегом и заваленное буреломником пространство, которое надо будет преодолевать. Представив это, он все-таки не впал в уныние. Конечно, трудно, но вполне осуществимо.
...Стиснув зубы, Калугин прошел без передышки километра полтора. Стрелки часов показывали половину десятого.
— Ежели и дале дело так шибко пойдет, то мы, однако, и правда до свету на пасеку выберемся! — восторженно заметил Савелий. — Ну как, Павлуха, вытерпишь?
— Вытерплю, Савелий Макарович, — пряча хмурость, ответил Павел. — Вытерплю!
В сумерках, с трудом передвигая ноги, тигроловы благополучно вышли на проселочную дорогу и обнаружили на ней чей-то свежий след. Нагнувшись, Савелий установил, что человек ходил по дороге от пасеки в обед и вернулся туда только что — отпечатки подошв его валенок не успели еще притруситься снегом.
— Наверно, старик засиделся — промяться решил, да, кстати, вот и целик нам промял, — устало проговорил Савелий, обращаясь к Павлу.
— Кто его знает, может, и другая причина, — вяло ответил Павел. Он настолько выбился из сил, что сейчас ему было решительно все равно, куда и зачем ходил пасечник, главное — что он промял целик...
— Ну дак чо, Павлуха, отдохнем, али ишшо потерпишь? Недалеко уж пасека...
