тонуса. Проходит один сеанс, другой – ничего не меняется. И тут Тони вдруг говорит: «Слушай, пойди вон полечи такого-то, пока я с ней разберусь. Я думаю, она тебя стесняется, молодая ты очень». Я удивилась, но ушла.
Тони оказалась права. Она вообще классная тётка была, редко ошибалась, а уж если ошибалась, то всегда это признавала. Дама, оставшись один на один с Тони, разговорилась, сказала, что молоденькая практикантка её смущает: не понять ей проблем зрелых женщин. Оказалось, у её мужа в предыдущем году нашли рак лёгкого. Радиация, химия… Вроде вылечили. На тот момент рак был в ремиссии, и муж вроде бы поправлялся. Одна проблема – болезнь и лечение сделали его полным импотентом. И не хочется ему ничего, к жене не подходит уже больше полугода. Как раз тогда и спина начала болеть. Это уже Тони вычислила, у пациентки эти два события в голове не были связаны никак. Дальше дама начала рассказывать, какая она сильная. Не депрессует, весь дом на себе тащит, за мужем ухаживает и даже таблеток никаких не пьёт. А Тони ей так в тон: «Только спина болит». Та аж остановилась, в голове что-то щёлкнуло. А потом они просто сели на стулья и оставшиеся 20 минут разговаривали за жизнь.
Я бы рада написать к этой истории happy end, но не получится, разве что частично. К психотерапевту пациентка идти отказалась наотрез («С моей головой всё в порядке!»). Тони очень долго её «лечила» хождением по дорожке и разговорами – непрофессиональной психотерапией, если хотите. Про диету рассказывала. Та вроде похудела, в некое подобие неплохой физической формы пришла, потихоньку поправляться стала. А муж так и остался импотентом, по крайней мере год спустя. И боль до конца не прошла, что-то нарушилось в нервной системе, весь стресс ушёл в спину, и она (спина) от этого удара не оправилась. Главное, женщина по-прежнему прикосновения плохо выносила. Недотрога в буквальном смысле. Принцип «Если не муж, то никто», выраженный в физиологической форме. Учебник по психосоматике можно было с неё писать. Только не нужны в этом деле учебники. Я в очередной раз убедилась, что теоретические познания, будь ты трижды гений, не заменят в медицине двух верных сестёр терапевта – интуицию и доверие пациента.
Когда мне предложили работу в Норф-хилле, я только фыркнула. В дом престарелых? Никогда! Я такая-сякая, кум королю, почти докторат закончила, кому хочешь что хочешь вправлю, а тут со старыми маразматиками возиться, которые помирать собрались, – ну уж нетушки-фигушки. Но вправлять я тогда всё равно никому ничего не могла: носила старшего сына, а он, злыдень, сел на нерв. Левая часть туловища онемела, нога ослабела, всё отекло – не до мануальной терапии. А Норф-хилл, уверили меня, необычный дом престарелых, да и платить обещали прилично. Ладно, решила я, поеду посмотрю, беременность перемыкаюсь, а там обратно на резвого коня.
Дом престарелых напоминал пятизвёздочный отель. Первоначальный взнос для поступающих – несколько сотен тысяч долларов. И ещё несколько тысяч ежемесячно. Не для пролетариата заведение, мягко говоря. В одном здании старички живут, каждый в своей квартире, но на обед (и, по желанию, на ланч) ходят в столовую. Это они свой пятизвёздочный ресторан так называют. Круглосуточно дежурят медсестры, консьержи и бог знает кто ещё. Пока ещё как-то ходить можешь и зубы сам в состоянии почистить, можно жить с видимостью самостоятельности. Когда тело или разум совсем сдаёт, то переходишь в другое здание, тот самый дом престарелых, где мне надлежало работать. Тоже место не слабое – одна люстра как в Большом театре.
Помимо ожидаемых владельцев заводов, газет и пароходов, встречались в Норф-хилле и представители старой гвардии. Местная аристократия. Потомки пилигримов, разбогатевших ещё в позапрошлом веке, бывшие президенты университетов, известные учёные, художники, музыканты. Пациенты, говорящие на рафинированном английском языке, обсуждающие поэзию Джорджа Плимптона («Нет, не того, что на 3-м этаже тут живёт») или влияние Сартра на их молодёжную тусовку лет так-эдак…сят назад. Не соскучишься, я даже про онемевшую ногу забывала. Как профессионал я там чахла, но школа жизни это была отменная.
В один прекрасный день захожу я к пациенту своему, Джорджу Плимптону, который не тот Плимптон, хотя стихи тоже прекрасные пишет, и застаю у него очень интеллигентного старичка. Дедушки мирно беседуют о каких-то битвах, где вместе рубились они. Увидев меня, старичок вежливо раскланивается и с достоинством удаляется, оставив друга на милость терапевта. Жора Плимптон живо интересуется, знаю ли я, кто это был такой. Я понятия не имею.
– Это адмирал Нимиц.
– Побойтесь бога, тот во время Второй мировой войны отличился. Сколько же ему должно быть лет?
– Нет, это его сын, тоже адмирал. Или генерал, не помню. Интереснейший человек. Умён, великолепно образован. Получаю каждый раз истинное наслаждение от общения с ним. И семья у него чудесная, он тут с женой живёт, но у них и дети, и внуки есть.
На этом разговор о Нимице оборвался: нам надо было учиться ходить с новым коленом. А Нимица я запомнила: аристократ с первого взгляда.
Потом были роды, младенец, какого не дай бог никому, почти год без сна, бесконечное хождение по врачам, и Норф-хилл напрочь вышибло из моей памяти вместе с очаровательными интеллигентными старичками из старой гвардии и не столь очаровательными буржуинами из гвардии новой.
Прошло пару лет, и в одно прекрасное утро открываю я утреннюю газету и читаю: «Нимиц, жена покончили жизнь самоубийством». Заголовков в тот день было много, хотя и не на первой странице. «Слабеющая пара не выдержала напора старости». «Нимиц, жена оставили записку, открыли духовку». «Сын адмирала Нимица с женой не захотели умирать в доме престарелых». И так далее.
Им обоим было хорошо за восемьдесят. Жить в квартире в первом здании, сохраняя видимость независимости, становилось всё труднее. Мозг прекрасно работал, а вот тело отказывало, одна система за другой. Им было трудно, и соцработник начал мягко намекать, что пора переезжать во второе здание, где добрые нянечки могут и зад подтереть, и из ложечки покормить. А они не хотели. Не хотели такой жизни, не хотели есть из рук плохо говорящих по-английски нянечек, не хотели наблюдать, как другому подтирают попу, не хотели друг друга хоронить… Они оставили записку, что просят детей не винить их за их выбор, что всех любят, что хотят избавить семью от нудных визитов к угасающим старикам, и открыли духовку. Газеты долго обсуждали, правильно ли они поступили. А я просто вспоминала интеллигентного старичка, изящно и так несовременно раскланявшегося со мной. Аристократ.
Мы с Кэрол идём по длинному больничному коридору, везём перед собой пациенток в инвалидных колясках. Совсем нестарые женщины, одной и семидесяти-то нет, второй только недавно исполнилось. Милые, хорошо сохранившиеся дамы в здравом уме и твёрдой памяти. Одна живёт на севере Бостона, другая – в одном из западных пригородов; они никогда раньше не встречались и первый раз увидели друг друга всего пару минут назад.
Этой встрече предшествовало грустное событие: три недели назад обе женщины упали и сломали шейку бедра.
К счастью, их успешно прооперировали и доставили в наш Центр для реабилитации. Поскольку женщины были сравнительно молодые и здоровые (для подобных пертурбаций), они быстро поправились и уже вовсю ходили по коридорам. До выписки оставалось всего несколько дней, нужно было начинать работать над балансом, а также учить их подниматься по лестнице с палочкой. Для таких пациентов на поздней стадии реабилитации в Центре был выстроен прекрасный спортзал, находящийся, к сожалению, в другом конце здания. Пациенты любили туда ходить, для них это была возможность вырваться из больничных коридоров. Наши бабушки скидывали с себя убогие казённые размахайки, одевались в брючки- блузочки, причёсывались и даже красили губы. Главное событие дня – людей посмотреть, себя показать.
Кэрол предложила бабушек познакомить. Одна из пациенток её, другая моя, имеет смысл скооперироваться. Можно их на физкультуру вместе возить, будут мотивировать друг друга, а для укрепления баланса могут мячик друг другу покидать. Сказано – сделано. Мы назначаем обеим физиотерапию на 11 утра, встречаемся в коридоре и представляем пациенток друг другу.
– Мэри.
– Филомена. Очень приятно.
Коридор длинный, идти, толкая коляски, минут пять, так что дамы успевают наговориться.
– Вы тут давно?
