– Это дочка Хартконнера, – говорит Мэк.
– Дочка Хартконнера, говоришь? – удивляюсь я. – Ты с ней видишься, что ли?
– Я с ней сплю в каждый свой приезд в Европу, – говорит Мэк, краснея и бледнея.
– С дочкой Эрика Харта? – уточняю я.
– Да, да. Я с ней учился, и она мне сейчас только позвонила, и поэтому я знаю все, что происходит с RHQ.
– Мэк, – говорю, – пойди попей водички.
– Джек! – Мэк мотает головой и упирается руками в стол. – Да ты что? Ты мне что, не веришь? Думаешь, я сумасшедший?
– А что я, по-твоему, должен думать? – говорю я и пытаюсь взять трубку, но Мэк не дает мне этого сделать.
– Джек, ты должен мне поверить, – приговаривает он.
– Хорошо, я тебе верю. Что с того?
– А то, что завтра Харт будет оправдан.
– Мэк, – говорю я, – ты меня в это дерьмо больше не втянешь. Я как бы совершенно не желаю рисковать.
– Джек, ты идиот, – шепотом кричит Мэк, жестикулируя. – Это абсолютно точно… ты просто не понимаешь… эта девица живет на один оборот Земли раньше, чем мы… ты должен, должен меня понять… Давай позвоним Джорджу!
– Ты думаешь, я буду по всякой ерунде звонить Джорджу? Ты думаешь, всякие идиоты будут приходить и впадать здесь в истерику, и я буду каждый раз звонить Джорджу? Ты думаешь, если бы я так себя вел по жизни, я бы стал Нидердорфером?
– Он не понимает, – с болью в голосе говорит Мэк портрету Алана Гринспена, который висит у меня на стенке. – Он старпер, Алан, понимаешь? Он ни хера не понимает в высоких технологиях… До него не доходит, что Эрик Харт спокон веков размещает облигации хай-тека… Он просто не желает мне верить… Ладно! – Мэк вскидывает руки. – Ладно! Ты не хочешь этого делать? Черт! Я найду другой рычаг! Ты увидишь!
– Стой, – говорю я. – Погоди. Не так скоро. Так что ты говорил про хай-тек и про дочку Хартконнера?
Мэк оборачивается и с надеждой смотрит на меня.
– Это все жена Харта, она же писательница. Вы же знаете, Джек, это в наше время сплошь и рядом.
– Да. Сплошь и рядом. Это из-за всеобщей грамотности, Мэк. Все мы жертвы начального образования, и я, и ты.
– Нет, нет, я не об этом. Сегодня вечером жена Харта пойдет к своему старому знакомому. Большая шишка в правящей партии. Коррумпирован насквозь. Деньги партии отмывает в банке-конкуренте RHQ. Который называется… RTBF. И сдаст им Хартконнера. Пообещает им долю рынка в обмен на свободу и полное прекращение дела.
– И он согласится? А комиссия по ценным бумагам, или как она у них там называется?
Мэк машет рукой.
Джордж выслушивает нас с мрачным видом.
– Вот дерьмо. Значит, эта его жена пишет свой сценарий и затаскивает туда нас?
– Вот именно, – кивает Мэк. – Рефлексивность, слышали?
– Не умничай, – говорит Джордж. – При мне и Нидердорфере рефлексивность прошу всуе не поминать. А вам не кажется, что у нее в запасе несколько вариантов развития событий, на случай если мы все узнаем и задергаемся?
– Их не несколько, – говорит Мэк. – Их бесконечность.
– Но, в таком случае, ее нельзя назвать автором в полном смысле этого слова, – говорю я. – Более того, если вариантов бесконечность, то, Мэк, почему ты так уверен, что Манон – это дочка Хартконнера?
Мэк и Джордж смотрят на меня с удивлением.
– Поймите, – продолжаю я, – мы никому не можем верить. И не потому, что все врут, а потому, что каждый из нас видит только свой кусок истории. И мы по-разному воспринимаем время и пространство.
– Ох уж эти европейцы, – вздыхает Джордж.
– Ведь и деньги клиентов Хартконнера так же пропали, – гну свое я. – Смотрите: Хартконнер или де Грие закрывает сделку с убытком, но тут одна шкала времени совмещается с другой шкалой, и получается, что по другой шкале он закрыл сделку с прибылью. И никакая Манон здесь ни при чем.
– Как это ни при чем? – возражает Мэк. – Просто она стерла тот кусок и переписала его заново, вот и все.
– Чудовищно, – говорит Джордж. – И в то же время просто превосходно. Потому что, каков бы ни был этот фильм, наша роль в нем заключается, похоже, в том, чтобы зарабатывать деньги.
– Ура-а! – кричит Мэк.
Джордж смотрит на него и беззвучно смеется.
Вот за это я и не люблю вундеркиндов. Понимаете? Когда находятся восторженные зрители, это значит,
