старости, подобно всем прочим домашним любимцам.
Но, может, это ошибка? Может быть, моих дорогих спонсоров кто-то оболгал? Их, убежденных вегетарианцев, их, выше всего ставящих жизнь на нашей планете, облили грязью подозрения… А кто тогда убил одноглазого? Одноглазого убили милиционеры, которые всего-навсего люди. А кто убивает гусениц- ползунов? Их убивают бродяги и подонки, такие, как мы. А когда из них делают печенье, мои спонсоры и не подозревают, что им приходится вкушать. Надо срочно сообщить об этом, раскрыть заговор, надо бежать к спонсорам…
– Ты что? – спросила Ирка. – Глаза выпучил, губа отвисла, слюни текут…
Я замахнулся на нее – она отпрыгнула, чуть не свалилась на пол и зло сказала:
– Поосторожнее. Я и ответить могу!
Тут загудела сирена, и мы пошли надевать грязные фартуки. Все послушно, лишь я один – с ненавистью и надеждой вырваться отсюда.
Второй рабочий день с самого начала был тяжелее вчерашнего. Машка-мадамка выполнила свою угрозу – транспортер катился быстрее, чем вчера, но, правда, разницу в скорости до какой-то степени съедали частые поломки и остановки транспортера. Выросло число недобитых гусениц – мужикам у занавески пришлось потрудиться до седьмого пота. Я помню, как один ползун оказался страшно живучим, он очнулся, когда Жирный уже хотел подхватить его, чтобы кинуть на тележку. Тут-то он подпрыгнул и решил убежать. Мужики чуть с хохоту не померли, пока Жирный его добивал – он за ним с дубиной, а гусеница под транспортер! Второй мужик тоже под транспортер!
Но добили в конце концов. Все-таки двое разумных на одну тварь, лишенную разума.
Через час или около того я начал выдыхаться, и, как назло, транспортер больше не ломался – руки онемели от тяжелой ноши… И тут вошли два спонсора.
Когда вошли спонсоры, я от усталости сразу и не сообразил, что это именно спонсоры. Я только удивился: откуда здесь взялись две огромные туши, которым приходится нагибаться, чтобы пройти в высокую и широкую подвальную дверь. Оба спонсора были в их цивильной одежде, но в колпачках с поднятыми гребнями – значит, они при исполнении обязанностей.
Вряд ли кто в подвале кроме меня понимал все эти условные знаки и обычаи спонсоров – мне же сам бог велел это знать, а то спутаешь гостя с инспектором лояльности – выпорют обязательно. Я еще щенком, мне лет десять было, полез на колени к одному спонсору, который был при исполнении, – до сих пор помню, как он наподдал мне! А когда я заплакал, мне еще добавил сам господин Яйблочко…
Спонсоры были при исполнении. Машка-мадамка это понимала – шла на шаг сзади и готова была ответить на любой вопрос. Она была бледней обычного, руки чуть дрожали.
Они остановились в дверях. Впереди – два спонсора в позе внимания и презрения, на шаг сзади – Машка-мадамка, еще позади – Лысый и надсмотрщик Хенрик. Мужики с дубинками стали по стойке смирно, ели глазами высоких гостей. Какого черта они сюда приперлись – проверить, не жестоки ли мы к гусеницам?
Резиновая занавеска дернулась, и транспортер, придя в движение, вывез из-за нее груду дохлых гусениц.
Первый спонсор завопил на плохом русском языке:
– Он живой, он есть живой! Бей его!
В его голосе звучал ужас – словно гусеница могла броситься на него.
Одна из гусениц на транспортере дернулась – практически она была уже дохлой, она бы и без дополнительного удара сдохла. Но мужики с дубинками так перепугались, что принялись колотить с двух сторон эту гусеницу, превращая ее в месиво.
– Идиот, – громко сказал по-русски второй спонсор.
Спонсоры всегда говорили с людьми по-русски. Это объяснялось не только их глубоким убеждением, что мы, аборигены, не способны к языкам, но и соображениями безопасности. Тот, кто выучивает чужой язык, вторгается в мир существ, которые общаются на этом языке, он нападает. Я об этом догадался давно, но не давал себе труда выразить это в мыслях даже для себя. Зачем? Мне было тепло, сытно и уютно. Человек начинает думать, когда ему плохо и холодно.
– Скоты, – сказал первый, и оба, повернувшись, пошли прочь из подвала. А я, потеряв на минуту способность думать, забыв, где нахожусь, вдруг ужаснулся, что сейчас спонсоры уйдут и я навсегда останусь в вонючем подвале, во власти грубых, жестоких людей. Уход спонсоров был как бы разрывом последней нити, которая соединяла меня с цивилизацией.
Все смотрели вслед спонсорам, и никто не успел меня остановить, хоть все в подвале видели, куда я побежал. Лишь Ирка крикнула:
– Тимошка, Тима, ты себя погубишь! Что ты делаешь, дурак?
Остальные рабы тупо смотрели, ожидая, когда вновь двинется транспортер и начнется работа.
Выбежав следом за спонсорами из подвала, я оказался в широком и высоком коридоре. Шедшие впереди спонсоры почти доставали головами до потолка. Машка-мадамка семенила рядом как любимица, а Лысый шел чуть сзади.
Они не оборачивались и не видели меня.
Я находился в неуверенности. Казалось бы, сейчас лучший момент, чтобы криком обратить на себя внимание. Но что, если спонсоры мне не поверят? И оставят меня в руках людей? Лысый меня убьет, как гусеницу!
Они дошли до двери. По очереди наклонившись, чтобы не задеть за притолоку, спонсоры вышли во двор кондитерской фабрики. Я прижался к косяку двери. День был теплым, солнечным, свежим. Гладкие и такие скользкие – я помню, как в детстве это меня завораживало, мундиры спонсоров, в покрое и деталях которых лишь опытный глаз, подобный моему, мог различить чин и положение, блестели на солнце, отражая его лучи. Мой взгляд, натренированный за много лет на гостях господина Яйблочко, безошибочно сообщил мне, что спонсоры, нагнавшие такой страх на наш цех, относятся к низшему эшелону их власти – это простые исполнители. Эти спонсоры и не были военными – они были снабженцами, то есть существами, не пользующимися большим доверием и уважением в гарнизонах. В дом Яйблочков их бы и не пригласили.
Для жителей Земли все спонсоры равны и тем непобедимы. Каждый из них, как боевой муравей, несет свою службу. Все одинаковы: безжалостны и непобедимы. На самом деле это совсем не так, но человеку об этом не догадаться – ведь человек судит по выражению лица, по нормам поведения, которые у людей и спонсоров совсем разные. Ну что будешь делать, если у спонсора лицо лишено мышц и не может выражать эмоций, зато длинные средние пальцы рук беспрестанно движутся и очень выразительны. Зачастую они могут сказать о настроении, намерениях и чувствах (да-да, и спонсоры способны на чувства!) спонсора куда больше, чем слова.
– Сколько у вас работает эта партия? – спросил Машку-мадамку старший спонсор.
– Только второй день.
– Плохо работают, плохо, – сказал второй спонсор.
– А где взять лучше? Я была на распределении, – пожаловалась мадамка. – Пронин всех крепких взял на рудники.
– Люди везде нужны, – сказал спонсор.
– Это вы решайте, – сказала мадамка, и я понял, что она не испытывает трепета перед спонсорами. И если бы я не знал, что люди – не более как отсталые дикари, которых спонсорам приходится учить и опекать, я бы подумал, что идет деловая беседа между равными.
– Но у вас легкая работа. А в шахте трудно. Они там быстро отмирают, – сказал первый спонсор.
– Тут только еда, – сказал строго второй спонсор, и в голосе его я услышал фон – жужжание – это означало, что он начал сердиться, но я не знал, уловила ли мадамка эту угрожающую нотку. – Мы готовы жертвовать собственными интересами и даже питанием для большой жертвы – для продукции, которая нужна всему обществу, всей галактике. Мы готовы на жертвы, а вы? Где ваши жертвы?
– Люди работают не покладая рук.
– Ползунов переращиваем, – сказала мадамка. – Их на неделю раньше забивать надо, тогда мясо нежнее и концентрат лучше. Вы это лучше меня знаете. А вам вес подавай!
– Нам нужен вес. Гарнизоны растут.
– Есть опасность – они уже кричат.
