потравили, и вместо них любимцы.
– Это все вранье! – сказал я громче, чем надо было кто-то еще обернулся в нашу сторону. – Любимцы тоже разные бывают.
– А кто знает? – сказал Прупис. – Мы все живем по своим углам и не знаем. Теперь я гляжу на тебя и вижу, что ты – как человек. А почему ты сбежал?
– Надоело, – соврал я. – Надоело быть любимцем. Хочу, чтобы меня не любили.
– Шутишь, – сказал Прупис. – Ну шути, шути. Ты мне нравишься, но все же будь осторожен.
Он поднялся и ушел. Вова Батый повернулся ко мне и сказал:
– А мне говорили, что любимцев выводят в специальных лабораториях и мозги у них вынимают.
– Я сейчас у тебя мозги выну, – мрачно сказал я. Мне спорить не хотелось.
– Я думал, что любимцы хорошо живут, – продолжал Батый, не обратив внимания на мое предупреждение, – что у них жрать – от пуза! И чистые они.
– Жрать от пуза, – сказал я. – Сколько хозяйка даст, столько и съешь.
– И дом, и чисто, – сказал Батый с непонятной мне завистью.
– А ты что, хотел бы?
– Кто не захочет? – спросил Батый. – Каждый человек хочет жрать и спать.
– А я бы ни за что туда не вернулся.
– Почему?
– Потому что жратва – не главное. Тебя любят – ты сытый, тебя разлюбили– то побьют плеткой, а то и отправят на живодерню.
– И ты с ними в одном доме жил? – спросил Батый, глядя в потолок.
– Конечно. В одной комнате.
– А правда, что у них когти ядовитые?
– Ну и глупый ты, Батый! Хозяйка же меня гладила! И мы с ней гуляли.
– А на каком вы языке разговаривали? – спросил Батый, и я понял: он не поверил ни единому моему слову. Видно, то, что было для меня обыкновенно, в его небогатое воображение просто не вписывалось.
– На нашем, на русском.
– И она тебя не придавила? – спросил Батый наконец.
– Ну зачем же меня давить, если она меня любила?
– Лю-би-ла! – Он повторил иначе: – Лю-би-ла… Нет, я трехнусь от него! Лучший друг жабы!
Я отошел к столу и стал резать кожу на тонкие полоски. Я работал допоздна. Некоторые подходили ко мне, смотрели, но не мешали. Я думал, что Батый никогда не видел спонсоров вблизи – это странно, но, наверное, возможно – не могут же господа спонсоры находиться везде и наблюдать за всеми людьми. И для человека, близко не видавшего спонсора, он кажется холодным чудовищем. Какое горькое заблуждение!
Прошло два дня в непрестанных тренировках, я уставал, как будто из меня к концу дня выпускали воздух. Но кое-чему я научился. Это легко объяснить: ведь я был выше ростом многих из воинов нашей школы и быстрее других двигался и думал. Меня хорошо кормили в детстве.
Господин Ахмет два раза при всех меня похвалил. А Прупис хоть и не хвалил, сказал мне спасибо, когда я отдал ему аккуратно и крепко сплетенный хлыст. Ко мне стали обращаться другие воины, я не отказывал – я люблю мастерить: шить, вырезать, плести…
Если бы не постоянная усталость, я был бы счастлив. Мне жилось не хуже, чем у Яйблочков. Нас хорошо кормили, и я спал на настоящей мягкой койке. Правда, я побаивался Добрыню, который помнил о нашей встрече и не давал забыть о грядущей мести.
Я больше не пытался выяснить, к чему нас так тщательно готовят. Потерплю – узнаю.
Я выбрал себе хозяином Пруписа. Я же был вчерашним любимцем. А любимец с детства приучен жить при хозяине. Может, другие обитатели нашей школы и не нуждались в хозяине, а мне было тяжко без существа, которому я мог бы подчиняться. Понимая это, я думал тогда, что являюсь исключением среди людей, но потом-то я догадался, что подчинение – обязательное свойство человеческой натуры. Все люди ищут себе спонсора, и если нет настоящего, то находят ему заменитель. Я тогда еще не бывал в других странах и на других континентах, но что касается России, то она, оказалось, всегда была послушной – то начальнику, то революционеру, который этого начальника убил, то следующему начальнику.
Мое терпение было вознаграждено довольно скоро. Дней через пять, когда мы отдыхали после отвратительного упражнения – долгого бега вокруг нашей школы с мешком песка за плечами, – мрачный Гурген сказал:
– Кому это нужно? Судьба и без этого разберется.
– Ей помогать надо, – сказал Батый. Мы смотрели, как Добрыня направлял оселком свой меч.
– Как девушку гладит, – сказал Гурген.
– Сколько раз он ему жизнь спасал, – заметил Батый.
Я навострил уши.
– Все это показуха, – сказал Гурген. – Ты же знаешь, откуда кровь берется.
– Молчи, – сказал Батый. – Ты здесь только третий месяц, а я уже скоро год. Если все будет нормально, через два месяца перейду в ветераны. А сколько со мной начинали и гикнулись?
– Ничего, завтра встреча товарищеская, – сказал Гурген.
Собеседники замолчали, и тогда я понял, что могу кое-что узнать.
– А что такое товарищеская встреча? – спросил я у Гургена.
– Когда договариваемся, – ответил за него Батый. – Встречи бывают товарищеские, от которых ничего не зависит. На них придумывают всякие трюки – как в цирке. Там по-настоящему обычно не убивают. У нас завтра товарищеская встреча с «Черными Тиграми». Попросись, Прупис тебя возьмет – тебе же надо присматриваться.
Раз уж разговор начался и никто на меня не кричит, можно было спрашивать и дальше:
– А когда нетоварищеская?
– Когда календарная? Или на кубок? Тогда судьи строго смотрят – там труднее. Там погибают. Только кто? Зеленые салаги вроде тебя. Ветераны решат, кому помереть, – обязательно помрешь.
– Как помрешь?
– Ланселот не совсем понимает, зачем он здесь живет, – сказал Гурген. – Он думает, что мы – спортивная команда. А мы гладиаторы..
– Гладиаторы? А Батый говорил – рыцари!
Я вспомнил старый фильм, который показывали по телеку, и спонсоры разрешили мне смотреть его, потому что было не очень поздно. Дело происходило в древней империи, которую, кажется, называли Римской. Там на стадионе сражались люди. Один из них был тяжело вооружен и снабжен сетью, которую он все норовил накинуть на голого юношу с коротким мечом. Тот крутился, прыгал вокруг и в конце концов победил неповоротливого тяжелого воина – госпожа Яйблочко расстроилась, что мне показали такое жестокое зрелище, а сам Яйблочко стал смеяться и говорил, что это такое же ископаемое, как животное мамонт. Помню, он сказал, что такие кровавые зрелища ушли в позорное прошлое.
– Это же запрещено! – сказал я. – Это же ушло в позорное прошлое, как мамонт и Римская империя.
Когда мои соседи отсмеялись, Батый спросил:
– Кто же это тебе рассказал? Может, ты в школе учился?
– Спонсор, – сказал я.
– Именно его и надо было слушаться, – сказал Батый, и в голосе его прозвучала ирония. – Они в этом понимают.
– А я ничего не понимаю! – взмолился я. – Честное слово – я как в лесу! Если есть гладиаторы, значит, кто-то должен на них смотреть и даже получать удовольствие от такого дикого зрелища. Но ведь не в подвале вы устраиваете так называемые «товарищеские встречи»?
– Нет. – Гурген редко улыбался, но за тот день он выполнил три годовые нормы по смеху. – Мы это делаем на больших стадионах. В Москве, в Люберцах, в Серпухове… Где мы еще были, Вова?
– Везде были, где стоит жабий гарнизон, – сказал Батый.
