– Не надо обижать Юрика, – сказал Одноглазый Джо. – Не надо его подозревать. Он у товарища Порейко работает шофером, может, вы слыхали, сержант?
– Кажется, слыхал, – сказал милиционер. – Но нам он кажется подозрительным.
– А ты почему в милицейской машине ночью разъезжаешь? – спросил я Одноглазого.
– Смотри, какой любопытный. Неужели не догадался, что мы тебя ищем, волнуемся, переживаем? Мало ли что может случиться с мальчиком в незнакомом городе? У нас здесь мальчиков иногда насилуют.
Одноглазый Джо принялся смеяться. Если милиционеры и смеялись, то беззвучно.
– Конечно, можно отправить тебя в милицию, – продолжал Джо, – но я нашей родной рабоче- крестьянской не доверяю. Вроде бы все повязаны, а интересы у них свои. Вдруг кому-то захочется другую карьеру сделать или кто на Мельника работает? Разве не так, Петров?
– Все может быть, – равнодушно откликнулся милиционер.
– Так что закиньте его к нам, наш шеф с ним поговорить хочет.
«Газик» остановился возле дома Порейки. У подъезда нас ждал Жора.
Дело мое было плохо. И, как назло, я за день устал настолько, что моя попытка на лестнице убедить моих конвоиров, что я вовсе не Юра, а их собственный начальник Порейко, с грохотом провалилась.
– Что-то у меня в глазах рябит, – сообщил Жора Одноглазому Джо, который в силу простого своего устройства вообще не был подвластен гипнозу или какому-нибудь умственному воздействию.
Провели они меня не в квартиру, на что я надеялся – из любого окна, даже с сотого этажа, я уйду без труда, – а в подвал. В котельной у них было место для сведения счетов.
Подвал двухэтажного каменного дома был переоборудован под котельную. Но там оставалось и место для камеры из фильма ужасов – за бурой железной дверью, открывшейся с отвратительным скрипом, была длинная комната, по дальней стене которой тянулись кабели и трубы, посреди стоял ученический стол, за ним – стул.
Напротив стола ближе к двери стояла табуретка, такая же, как в морге, но не белая, а грязно-голубая. Мое обоняние сразу определило комплекс свежих и застарелых запахов – перегара, страха, крови, тупой жестокости...
– Садись, – сказал Одноглазый Джо, показывая на табуретку.
– Зачем?
Жора вытащил пистолет. Самый настоящий пистолет. Они не намеревались со мной шутить.
Вошел Порейко. Не ложившийся спать, но готовый к боям. При виде меня он изобразил на лице радость. Причесываться не стал, а прошел за стол и уселся на стул так, как делает опоздавший к началу торжественного заседания член президиума. В руке он нес диктофон. Положил его на стол.
– Молодцы, что привезли.
– Сам попросился, – засмеялся Джо, – мы за ним ехали, а он к станции бежал.
– Знаю, – Порейко укоризненно наклонил голову, – убегал.
– А мы его догоняли. Думали, погоняемся, а он остановился и нам голосует. Мы его и подсадили.
– Значит, спешил. Бежал. Думал, что попутка подбросит. Денег у него много?
– Двести тысяч нашли.
– Аркашину квартиру обыскали?
– Там пусто.
– Дурачье, значит, плохо обыскивали. Или он успел избавиться. У него должны быть деньги. И оружие.
– Не было у него денег! И оружия не было. Мы хорошо смотрели, Трофимыч.
– Плохо. Но не в этом дело.
Он обратил свой взор ко мне.
В подвале горела лишь одна яркая лампочка, без абажура, за спиной Порейки. Так что он меня видел отлично, а я его – с трудом.
– Значит, убил своего брата, – сказал Порейко, – а потом сбежал. Чего не поделили с Аркашкой?
– Кончайте, – сказал я. – Вы же знаете, что не убивал я Аркадия. Ну за что мне его убивать?
– Вот это мы и хотим выяснить.
– В то время я был с вами. Вы же знаете. Я в любой милиции это повторю.
– Ты уже это повторял. Да кто тебе поверит? Ты у нас чужой. Наблюдатель. Но, наверное, хочешь жить. Хочешь жить?
– Хочу, – сказал я.
– Тогда придется тебе признаться. Напишешь объяснение, что убил в пьяной драке из-за обладания женщиной Маргаритой Савельевой своего случайного знакомого.
– Двоюродного брата, – подсказал Одноглазый Джо, который, видно, решил, что шеф ошибся.
– Не лезь, – отмахнулся Порейко. И продолжал: – В пьяной драке. Вы оба уголовники, наркоманы – ты не сомневайся, травку вам в квартиру подложим. Завтра при обыске найдут.
