– Спасибо, ребята, – сказал Шундарай.
– Молчать! – рявкнул палач. Но так, без злости, для порядка, он понимал, что творится, и будь его воля – отпустил бы Шундарая.
Вернулись офицеры.
Чин из штаба сказал:
– Посоветовавшись, военный трибунал решил, что Шундарай совершил тяжкое и непростительное преступление, за что заслуживает смерти. Но мы хотим верить его младшим командирам, которые пришли защитить его. И чтобы не быть в ответе перед блуждающей в отчаянии от бесконечных мрачных перерождений душой и телом Шундарая Мункуева, мы решили дать его душе шанс возвратиться к людям. Поэтому трибунал приговаривает Шундарая Мункуева к казни третьей степени.
Коршун чуть не закричал от радости.
Шундарай, как только до него дошло, что же случилось, сказал палачу срывающимся голосом:
– Слезы мне вытри.
Тот достал из кармана тряпку и вытер Шундараю лицо.
– Разнюнился, – сказал он.
– Ты же понимаешь!
– Казнь, – произнес граф Шейн, – приводится в исполнение немедленно.
Золотуха толкнул Коршуна в бок кулаком – тоже выражал радость.
Фельдъегерский офицер смотрел мрачно. Это было заметно лишь по наклону головы и по тому, как глаза совсем спрятались в глубине маски – черные дырки, никакого блеска.
– Последнее слово! – воскликнул Шундарай, когда палач сводил его с помоста под веревкой, чтобы отвести к колоде, на которой рубили головы и четвертовали. – Последнее слово!
– Мы слушаем тебя, – сказал граф Шейн.
– Пускай это сделает мой комвзвода Коршун. Ведь в приговоре не сказано, кто будет меня казнить, правда?
– Ну и хитрец! – вырвалось у адъютанта полка.
– Ни в коем случае! – вмешался фельдъегерь.
Все смотрели на графа Шейна, он был председателем трибунала.
– Раз в приговоре не указано, кто исполнит приговор, то мы не возражаем, чтобы это сделал любой из присутствующих.
Коршун вдруг испугался.
Он все понял, он угадал и оценил последнюю хитрость Шундарая – ведь погибнуть от руки воина вовсе не позорно. Хоть, конечно, это не бой, когда душа улетает в высшие сферы, а поле казни, но рука палача и рука воина – две разные руки. И через два или три существования его душа войдет в тело воина или иного достойного человека. А там недалеко и до вознесения.
– Может, ты? – спросил Коршун Золотуху.
– Нет, – твердо сказал Шундарай. – Я тебя просил, Коршун. У тебя рука вернее. Ты не дрогнешь. Золотуха переживает, погляди на него, он же промахнуться может, он меня с одного удара не обезглавит. Прошу тебя. Я видел, как ты рубить умеешь.
Коршун не стал больше спорить.
Он подошел к колоде.
Колода некогда была частью ствола многовекового дерева, в два обхвата. Ее вкопали в землю и много раз использовали, отчего весь ее торец был изрублен так, что стал похож на шкуру ежа. Щепки были бурыми, бурым пропиталось дерево далеко вглубь – столько человеческой крови вылилось на колоду.
– Только ты осторожнее, – сказал Шундарай. – По затылку не попади, не изуродуй меня.
– Я постараюсь, – сказал Коршун. – Но и ты не являйся ко мне, не преследуй меня, так как я убиваю тебя по твоей же воле.
– Я постараюсь, – сказал Шундарай. – Но ты же знаешь – обещает тебе живой, а приходит мертвый. Я давно мертвым не был, однако.
Он криво усмехнулся, становясь на колени. Ему было неудобно, потому что руки были связаны сзади.
– Развяжите мне руки, – попросил он палача.
Палач посмотрел на офицеров.
Возникла долгая пауза. Всем было не по себе. А вдруг он, славный и умелый воин, вырвет в последний момент топор у Коршуна?
– Я руки под себя спрячу, – сказал Шундарай.
– Развяжите его, – распорядился граф Шейн.
– Ну как знаете. – Палач был недоволен, но не стал ввязываться в спор. Он развязал руки Шундараю, и тот с трудом перенес их вперед и стал разминать пальцы.
– Давай, давай, не задерживай! – приказал граф Шейн. – И так на тебя больше времени потеряли, чем