Когда они отошли от парапета, то увидели издали велосипедиста. Андрей резко отвернулся и стал смотреть в море. Велосипедист – высокий худой старик в шляпе и с трубкой в зубах – ехал, глядя прямо перед собой. К багажнику велосипеда была привязана стопка книг. Он кинул рассеянный взгляд на хорошенькую девушку у парапета и отвернувшегося студента, потом свернул в переулок.
– Вы видели, кто это был? – спросила Лидочка. – По-моему, это ваш отчим.
– Да, – сказал Андрей. – Он уехал?
– Да, он уехал. Пошли?
– Вы почему расстроились?
– Я? Расстроилась? Ничего подобного. Мне вас стало жалко. Из-за меня вы вынуждены скрываться от собственного отчима.
Лидочке стало грустно, что их роман завершится трагедией.
Солнце садилось, тени стали длинными. По набережной вяло, как бы выполняя тяжкий долг, гуляли редкие приезжие.
Несколько человек стояли кучкой у мола и глядели, как швартовался пароходик «Алушта». Это был прогулочный пароходик, и его палуба была закрыта от солнца тентом. Зачем ему было ходить по морю в декабре месяце – загадка. Никто с него не сходил, и слышно было, как капитан ругает матроса, который никак не может замотать конец вокруг кнехта.
Гостиница «Мариано» была украшена гирляндами фонариков, и они зажглись, когда Андрей с Лидой поравнялись с гостиницей. Это мог быть чудесный рождественский вечер – неспешный и сладостный вечер с Лидочкой. В пустой зимней Ялте. Но Андрей даже боялся посмотреть на часы. Он понимал, что вот-вот ему придется бежать на автобус. Теперь, когда Лидочка знает, почему Андрей спешит в Симферополь, она никогда не согласится, чтобы он остался. Даже если бы он сам на это решился. В витрине магазина среди игрушек и сувениров стояла небольшая елка, увитая серебряными гирляндами. Из ресторана доносились нестройные звуки – музыканты настраивали инструменты. Зазвонили в церкви.
– И зачем только он там проехал! – сказала Лидочка.
– Я надеюсь, что он меня не узнал. Он не видел моего лица. Хотя, конечно, он такой, что мог узнать, но не остановиться.
– Тогда он тем более на вас обидится.
– Не знаю, – сказал Андрей. – Мы очень далеки.
– Вы его не любите?
– У меня нет к нему чувств.
– А я папу обожаю. Если с ним что-то случится, я не переживу.
– А я не знаю моего отца. Тут какая-то тайна. Даже тетя никогда мне не рассказывала о нем. С ним что-то случилось, и мама вышла замуж за Сергея Серафимовича, когда мне было меньше года.
– А потом?
– Она тоже умерла. И меня взяла тетя. Моя тетя – чудо.
– Вы с ней живете?
– Да. Она служит по ведомству императрицы Марии Федоровны. Она все время о ком-то заботится. Я думаю, что ведомство должно ей дать медаль. На владимирской ленте.
Они поравнялись с громадным платаном.
– Пускай он будет моим свидетелем, – сказал неожиданно Андрей.
– Свидетелем? В чем?
– Этот платан прожил сотни лет. И проживет дольше меня. Он все знает и все видел. Я клянусь ему и вам, Лида, что никогда в жизни не разлюблю вас и не полюблю кого-нибудь другого. Никогда.
Лидочка не ответила. Она смотрела на платан, облетевший, но настолько богатый ветвями, веточками и сучьями, что крона его казалась почти непроницаемой.
Потом пошла вперед.
Андрей, не ожидавший этого, догнал ее через несколько шагов.
– Я не то сказал? Я вас обидел?
– Нет, – сказала Лидочка. – Спасибо. Я вам благодарна за эти слова. И я хотела бы верить. – Пепельная прядь выбилась из-под круглой суконной шапочки, и Лидочка остановилась, поправляя ее. Потом спросила: – А вы у какого чистильщика оставили вещи?
– Который у «Ореанды» сидит, одноглазый, на пирата похожий.
– Ой, я его не люблю! Он в тюрьме сидел. Говорят, что он убийца.
– Ну, нас с вами он не убьет. – Андрею трудно было вернуться к прежнему обыкновенному тону. И его немного покоробило то, что Лидочка, в сущности, ничем не ответила на его торжественную клятву.
Чистильщик сидел на прежнем месте. Лидочка не стала подходить, но он ее увидел.
– Все в порядке, студент? – спросил он. – А я уж думал, домой пойду. Замерз из-за тебя.
– Спасибо вам, – сказал Андрей. – А то мне надо на автобус. Сколько я вам должен?
– Сколько дадите, – сказал чистильщик.
