– Поймите меня правильно, – сказал Вревский. – Даже если я не буду вас подозревать, дело не станет менее загадочным. Есть версия простого грабежа, которая никак не сообразуется с исчезновением Сергея Серафимовича, есть версия политическая, которую я не исключаю. С ней не сообразуется грабеж. Скажите, кто, кроме вас, знал о тайнике в полу?
– О каком тайнике?
– Все. Попался, голубчик. Даю сто против одного, что вы о нем знали. По глазам вижу – вы плохо лжете.
– Я знал об этом тайнике, – сказал Андрей, – но, честно говоря, забыл.
– О таком не забывают. Теперь расскажите, что там было.
– Не знаю.
– Чепуха. Господин Берестов наверняка вам все показал.
Они вышли на улицу, что вела к дому отчима.
Сверху бежала Лидочка. Без шляпы, широкая юбка голубого платья развевается, как флаг. Она бежала, расставив руки, будто хотела с разбега обнять Андрея.
– Андрюша! – закричала она, не обращая внимания на следователя. – Я тебя целый час жду.
Она добежала до него, схватилась за рукава, потянула к себе, так и замерла, разглядывая его радостно. Потом поцеловала в щеку.
– Ой, как хорошо, что ты приехал, какой это ужас, я даже не спала.
И все это она сказала одной фразой.
Вревский сделал шаг в сторону, беззастенчиво разглядывая Лидочку. Она почувствовала его присутствие и, не отпуская руки Андрея, немного отстранилась.
– Ты был? – спросила она. – Да, ты вчера вечером был?
Андрей кивнул.
Толстая короткая коса была перекинута вперед гигантским колосом по синему плечу жакета.
– Ты туда? – Лидочка кивком показала на дом.
– Мне нужно, – сказал Андрей.
– Я понимаю. А потом в больницу к Глаше, да? Я все знаю. Хочешь, я с тобой пойду?
– Я не знаю, пустят ли меня в больницу.
– Вряд ли, – сказал Вревский.
– Тогда ты отсюда сразу к нам, хорошо? Я никуда из дома не уйду. Ты скорее приходи. Мы обедать будем.
Она замолчала. Присутствие Вревского с каждой секундой все более угнетало.
– Если мадемуазель позволит, – сказал Вревский, – мы должны проследовать дальше.
– Конечно, я иду. Я только хотела поздороваться. Я жду.
Лидочка отпустила руку Андрея, и он послушно пошел к дому вслед за Вревским, который умел двигаться таким образом, будто не сомневался, что за ним покорно последуют.
Андрей понял – а ведь она изменилась. Она стала другая. Но в чем изменение? Надо скорее вернуться к ней и все понять. Как хорошо, что она пришла. Что она ждала его. Как это хорошо…
Полицейский – другой, не тот, что был ночью, – ступил в сторону от ворот, пропуская следователя.
– Господин Берестов, – сказал Вревский, – ваша дама очаровательна, но нас ждут дела печальные и обязательные.
Укор в легкомыслии был очевиден, и Андрей не удержался от попытки оправдаться.
– Мы не виделись с Рождества, – сказал он.
– Сочувствую, сочувствую, голубчик, – согласился Вревский.
Он вынул из кармана ключ – знакомый ключ – и открыл дверь. В доме пахло чем-то чужим. Но определить запах Андрей не смог. Двери на кухню и в его комнату были раскрыты.
Они поднялись на второй этаж. На площадке перед дверями мелом было грубо нарисовано очертание человеческой фигуры.
– Не наступите, – сказал Вревский.
– Что это?
– Здесь была найдена госпожа Браницкая.
– Кто?
– Глафира Станиславовна.
Андрей, к стыду своему, понял, что никогда не знал фамилии Глаши. Госпожа Браницкая. Известная фамилия. Слишком известная для служанки.
– Это часть нового метода следствия, – сообщил Вревский самодовольно. – Будучи на стажировке в Париже, я провел полгода в Сюртэ. Это вам что-нибудь говорит?
