Приборы на пульте показали, что в бассейновой – нормальное давление. Значит, успел.
Дверь за его спиной закрылась. Затем очень медленно открылась внутренняя.
Павлыш вбежал в бассейновую.
Армине сидела в кресле у бассейна и смотрела на воду.
Очень спокойно. Она так глубоко задумалась, что и не заметила, как Павлыш вошел в зал.
А Павлыш в полной растерянности замер у двери.
Последние несколько минут были наполнены действием, гонкой – дышать некогда, – одним всепоглощающим желанием: успеть – и страхом опоздать… А секунды в переходнике, пока закрывались и открывались двери, дали возможность воображению отчетливо и убедительно нарисовать распахнутую дверь во Внешний сад и стеклянное, подобное стеклянным деревьям, тело Армине.
А Армине сидела у бассейна.
Павлыш страшно испугался. Вот-вот она повернет голову и спросит, подняв густые прямые брови: «Ты что здесь делаешь в скафандре?» И что ответить? «Я решил, что ты покончила с собой, и побежал надевать скафандр, чтобы, не рискуя собственной драгоценной жизнью, вынести твое тело из Внешнего сада».
Павлыш, стараясь не произвести ни малейшего шума, начал отступать в переходник – чтобы уйти незамеченным.
И это обратное движение оказалось почти роковым.
Армине услышала.
Вернее всего, она в тот момент собралась с духом и решила подняться, поэтому шорох шагов Павлыша донесся до нее.
Она резко обернулась – не как человек, а как испуганное маленькое животное. И, как испуганное животное, стремительно вскочила и кинулась к перегородке Внешнего сада.
Павлыш не понял смысла движения – он уже отказался от мысли, что Армине может покончить с собой. Поэтому он остановился и сказал ей вслед:
– Не бойся, это я, Слава.
И тут понял, что Армине набирает код на двери во Внешний сад.
Он мысленно считал – и оставался нем и неподвижен – число единиц кода. Их должно быть семь. Щелкнула первая цифра. Вторая, третья, четвертая… Она же сейчас откроет дверь!
– Армине! – завопил Павлыш. – Стой, Армине! Пожалуйста!
Пятая, шестая…
– Смотри, что я сделал! Смотри на меня!
Он обеими руками откинул крепления шлема и рванул его назад. Шлем сорвался, оцарапав лоб, и покатился по полу.
Может быть, от этого неожиданного звука Армине обернулась.
И увидела, что Павлыш стоит без шлема.
– Ты что? – сразу поняла она. – Нельзя. Там вакуум!
– Я знаю, знаю!
– Ты же погибнешь.
– Да.
– Но тебе нельзя! Это только я. Я так хочу! Надень шлем!
– Не надену.
– Я все равно открою дверь! Мне надо уйти!
– Открывай.
Павлыш не успел испугаться в тот момент, когда срывал шлем, и не боялся смерти. Он уже понимал, что Армине не сможет открыть дверь, зная, что Павлыш погибнет тоже.
Армине кинулась к Павлышу. Нет, не к Павлышу, она побежала к шлему, что медленно катился к бассейну, и Павлыш вместо того, чтобы перехватить девушку, как зачарованный смотрел на шлем. Шлем подкатился к кромке бассейна, и было интересно – кто первый? Успеет ли шлем упасть в воду? Или Армине схватит его? Как будто на стадионе, Павлыш болел за шлем.
Армине успела первой. Она подхватила шлем, когда он уже скатывался в воду, прижала к груди и тут же побежала к Павлышу. Наверное, со стороны это выглядело смешно – Армине старалась нахлобучить шлем на Павлыша. Она словно лишилась рассудка. Ведь невозможно надеть шлем на мужчину, который этого не хочет.
Павлышу не стоило труда схватить девушку за руки – ее запястья оказались совсем тонкими – и отвести к дивану. Армине шла послушно, даже не пыталась вырваться, так замирает в руках маленькая птица.
– Садись, – сказал Павлыш. Сел рядом. Но рук Армине не отпустил.
– Мне больно, – сказала Армине.
– А ты не убежишь? – Павлыш отпустил ее руки.
– Мне больно. Мне больно… – Она повторяла как заклинание: – Мне больно. – И уже плакала. Она плакала так сильно, что упала на диван. Она била кулаками по мягкой обшивке, и глупый диван никак не мог сообразить, как лучше прогнуться, чтобы Армине было удобно.
– Мне так больно…
Надо бы принести воды, но где тут найдешь стакан?
Павлыш вел себя так, словно наблюдал все со стороны. Он поднялся, прошел к двери во Внешний сад, набрал новый код, заперев дверь. Потом вернулся к Армине. Она плакала тихо, волосы разбежались по плечам и веером – по сиденью дивана.
– Ты меня чуть не провела, – сказал Павлыш. – Я чуть-чуть не попался. Когда я увидел тебя, то решил, что ты и не собираешься… идти во Внешний сад. И подумал: вот я дурак.
– Ну зачем ты пришел? – Армине спросила тихо, словно в самом деле ее интересовал ответ.
– Тебя в каюте не было, – ответил Павлыш. – И меня что-то сюда повело. А когда я узнал, что переходник закрыт, я сразу понял.
– А разве человек не имеет права убить себя? – спросила Армине.
Она села, убрала тыльной стороной руки волосы с глаз. Глаза были красными.
– Зачем? – спросил Павлыш.
– Чтобы вам не мешать, – сказала Армине.
– Ты никому не мешаешь.
В скафандре было жарко. Павлыш включил охлаждение.
– Я бы ушла, и все хорошо кончилось, – сказала Армине. – Вы бы летели дальше. Вы все хотите лететь дальше, чтобы стать героями.
– Чепуха. Никто не хочет специально стать героем. И когда на Земле починят кабину, мы все улетим обратно.
– Ты в это хоть немножечко веришь? Ну хоть чуть-чуть?
– На шестьдесят процентов, – ответил Павлыш, который в тот момент был совершенно искренен.
– Врешь, – сказала Армине.
– То, что ты придумала, – это ужасное предательство.
– Ты не понимаешь.
– Чего же такого непонятного?
Армине подтянула коленки к подбородку. Диван даже вздохнул от невозможности решить задачу. Она уперла подбородок в колени. Подбородок был маленький и круглый. Армине шмыгнула носом. Странно, подумал Павлыш, если бы не случайность, то она лежала бы там, в ледяном лесу. И представить это уже было невероятно.
– Когда я узнала, что обратно нельзя, – сказала Армине, – я ведь уже как будто была опять на Земле. Я знала с самого начала, что мне здесь надо пробыть год. Все за меня радовались. Говорили, что мне повезло. Только мама плакала. У нас свадьба через месяц. Так решили. А в последние месяцы гравиграмм из дома не было. Ты же знаешь, если все в порядке – гравиграммы из дома не идут. А я вдруг испугалась. Я вот работала, все делала, смеялась, я была обыкновенная, а на самом деле я буквально дрожала. Меня так давно нет на Земле, что Саркис уже забыл. С каждым днем все страшнее. А Гражине этого не скажешь. Я сначала пыталась, а потом вижу, что ей это непонятно. Я все время считала дни. Первые одиннадцать месяцев были в сто раз короче, чем последний. Я выйду из Центра в Москве, а меня ждет только мама. И
