работы на пенсию.
– А ты в это поверил?
– Я стараюсь верить партии, – сказал я, – иначе жизнь теряет смысл.
Нианила была настроена мирно. Она не стала резко возражать, а, наоборот, с некоторой задумчивостью произнесла:
– А представь себе, что это не американцы, а самый обыкновенный дьявол, враг рода человеческого.
– А дальше что?
– А дальше то, что вырастет дьявол в нашей среде, и мы его будем воспринимать как обыкновенного человека, а он тем временем будет губить наши души.
– Души можно губить у тех, у кого они есть, – возразил я. – А если мы воспитаны атеистами, то душ у нас нет, и поэтому дьяволу у нас нечем поживиться.
– Не шути так, Сеня, – сказала моя жена. – Даже если ты и получил атеистическое воспитание, что меня очень огорчает, то это не значит, что ты должен плевать в души тем людям, у которых души есть. Например, мне.
– Но ты же была комсомолкой!
– И ты был крещен! – отрезала Нианила.
– Я был крещен в раннем детстве, когда не соображал, что со мной делают.
– А если бы сейчас?
– Если бы сейчас, я бы отказался.
– Почему?
– Потому что меня поперли бы с работы! Как можно доверять воспитание детей в советской школе человеку, который пошел и крестился.
– Ох, дожить бы до такого времени, – вздохнула моя жена, – когда снова будет не стыдно верить в бога и когда будут восстанавливать соборы…
Тут мной овладел смех, и я сказал:
– А наш секретарь райкома пойдет в церковь, возьмет свечку и будет молиться! Ха-ха-ха!
– Ой, не спеши с выводами, – сказала моя жена. – Господь видит, да не скоро скажет.
Вот такие споры и беседы происходили в нашей семье по поводу второго близнеца. И, конечно же, споры эти, как любой русский спор, ни к чему не приводили. Спорщики оставались на своих позициях, только с некоторой внутренней обидой друг на друга.
Часть вторая
1988 год
Время несется быстро. Простите за такое банальное заявление, но если постараться понять, как прошли первые двадцать лет жизни наших близнецов, то покажется, словно только вчера мы принесли их из родильного отделения.
Наверное, вы заметили мою оговорку – я сказал «близнецы». А ведь, пожалуй, за исключением меня и – в некоторой степени – моей супруги Нианилы Федоровны, никто не сомневается, что они появились на свет одновременно. Правда, я вспоминаю, какой скандал закатила двадцать лет назад мать Коли Стадницкого, которая испугалась, не появится ли у Клавы еще несколько близнецов, которых та вынашивает специально для того, чтобы претендовать на жилплощадь Стадницких-старших. Смешно? Нет, не так смешно, как кажется, ибо тот конфликт закончился трагически. Свекровь, которая умела водить автомобиль и возила на старой «Победе» картошку из своего подверевкинского имения, угнала «КамАЗ» и спрятала его в переулке, мимо которого Клава проходила на рынок за свежими продуктами. Завидев невестку, она погналась за ней на «КамАЗе». Клава отскочила в сторону, а старуха не справилась с управлением и врезалась в полуразрушенную еще в тридцатые годы церковь Аники Воина. И погибла, погубив при этом чужой грузовик.
А опасения ее оказались напрасными. Клава больше не родила ни одного близнеца. Как их было двое почти с самого начала, так и осталось.
Когда похоронили ее свекровь, на свете не осталось сомневающихся. Могла бы сомневаться Дина Иосифовна, та самая, первая, черная, низенькая, но ее заменила в консультации другая Дина Иосифовна, высокая, хромая и рыжая. Самое удивительное то, что, кроме меня, никто не увидал подмены. И даже Клава, которая носила к ней близнецов на проверку их здоровья и прибавки в весе. Я полагал, что она и есть резидент ЦРУ в нашем Веревкине, но доказать ничего не смог. Как-то на киносеансе я встретил нашего начальника районного ГБ и спросил, что он думает о докторе Дине Иосифовне. Больше я сказать не мог, потому что никогда не числил себя в доносчиках. Фомичев сказал «проверим», но больше со мной не заговаривал, а хромая продолжала работать в нашей больнице, и никто не принимал мер. Ну скажите, как можно не заметить разницы между столь различными женщинами? И куда делась первая? Никто не дал мне ответа. А я полагал, что его следует искать в архивах ЦРУ.
Сначала я побаивался, не попытаются ли американцы похитить или даже уничтожить первого, настоящего близнеца. Но потом решил, что это не входит в их интересы. Наоборот, они будут стараться, чтобы оба близнеца выросли, и тогда их шпион будет меньше заметен, как меньше заметен любой человек в толпе.
А раз так, то лже-Дина Иосифовна, без сомнения, сделает все, чтобы дети росли здоровыми. Даже если для этого понадобятся импортные лекарства.
Так и было.
Отражая общее стремление в обществе к русификации имен, близнецам дали имена исконно русские, не то что Эдики и Олеги моего поколения. Одного звали Кириллом, второго – Мефодием. А в просторечье – Кирюшей и Митей.
Мальчики были совершенно неразличимы. Даже мать отказывалась отыскать различие. А ведь вы знаете, что любая мать обладает инстинктом и различает всех своих детей.
Клава говорила мне:
– Поймите, Семен Семенович, я их отлично различаю. Они кое в чем разные. Но, к сожалению, я не знаю, к кому из них эти отличия относятся. Так что я их зову и смотрю, кто откликнется. Если на зов «Митя» прибежит Мефодий, я его сразу отличаю от Кирюши.
Коля гордился тем, что у него двойня. Да еще неразличимая. Правда, порой, особенно если выпьет, в его душе поднимались сомнения и даже страх. А мне он говорил так:
– Это, конечно, предмет для гордости, вы меня понимаете? Но в один прекрасный день он меня задушит.
– Кто? – спрашивал я, делая вид, что не понимаю.
– Тот самый, – отвечал он.
Но так случалось редко. Для всех окружающих лучше отца, чем Николай, не сыскать. И с Клавой они жили слаженно – не то чтобы в любви или согласии, но без скандалов.
Быстро проскочило беззаботное детство.
Митя и Кирюша пошли в школу. Учились они в школе № 2, то есть я имел возможность наблюдать за ними практически каждый день. А от того, что мы жили с мальчиками на одном этаже и они с детства проводили в нашей квартирке немало времени, так как родители оставляли их на наше попечение, им трудно было называть меня Семеном Семеновичем, и бывали, особенно в младших классах, забавные случаи, когда они именовали меня дядей Сеней.
Мальчики сидели за одной партой и порой пользовались своим идеальным сходством для каверз или к своей выгоде. Один из них учил, к примеру, литературу, а другой делал математику. И если вызывали к доске Митю, то в случае необходимости выходил Кирюша.
Но постепенно, по крайней мере для меня, различие между близнецами стало сказываться все очевиднее. Уже к третьему классу обнаружилось, что Кирюша умнее, живее, непоседливее своего близнеца. Митя был скромнее, тише, аккуратнее и больше похож на своего обыкновенного папу.
Но попервоначалу это было очевидно лишь для меня и Клавы, с которой мы обсуждали эту проблему. Остальные видели только двух близнецов, а не двух индивидуумов.
Когда дети учились в третьем классе, случилось событие, для людей заметное, а для судеб человечества очень важное.