Он отодвинул Егора, но держал его за плечо вытянутой рукой и приглядывался, будто старался узнать обретенного после многих лет разлуки племянника.
– Вот именно, – пояснил я. – Это и есть Егор. Вы с ним знакомы. Шесть лет назад он у вас побывал. И остался недоволен.
– Тебя трудно узнать, – сказал Кюхельбекер.
– Я же оказался у вас только потому, что хотел остановить молодого человека, но не успел. Я рад возвратиться домой немедленно, – продолжил я жизнерадостно. – Но боюсь, что это практически невозможно.
Кюхельбекер сделал понятный мне жест – остановил велосипедиста, который изготовился привести свое оружие в действие. Этот жест меня обнадежил.
– Вы правы, – сказал Кюхельбекер, не улыбнувшись мне в ответ. – И что же вы предлагаете?
– Я хотел бы узнать, когда обратный поезд.
– Не понял, – сказал Кюхельбекер.
Егор вдруг рванулся от Кюхельбекера, тот от неожиданности отпустил его, но я перехватил Егора раньше, чем его успел пришибить велосипедист.
– С вашего разрешения я обращусь к этой молодой даме, – сказал я, – чтобы узнать, когда мы могли бы вернуться обратно.
– Вы в самом деле не хотели сюда проникать? – спросил Кюхельбекер.
– Не хотели.
– А он? – Кюхельбекер уткнул упрекающий перст в Егора.
– А я хотел, – сказал Егор. – Хотел взять Люсю и немедленно от вас уйти. Навсегда. Чтобы не видеть вас, не знать о вас, не помнить о вас!
– Боюсь, что вы опоздали, молодой человек, – сказал Кюхельбекер, – поговорите с Соней.
Соня обратила ко мне спокойное широкое пухлогубое лицо, обрамленное черными вьющимися волосами.
– Скажите, – спросил я. – Скоро ли вновь откроется эта дверь?
– Щель?
– Дверь, щель, окно – разве это важно?
– Я не знаю. Но мы сюда скоро придем. Правда? – Она обернулась к министру.
Любопытно, подумал я, ей, очевидно, свойственно чувство времени, хотя Егор уверял, что они здесь времени не чувствуют.
Соня словно прочла мои мысли, продолжала:
– У господина министра есть песочные часы. Очень большие. И специальные люди-насечки.
– Они делают насечки на палках, – сказал Кюхельбекер, – чтобы я мог считать время. Я, и никто другой. Они переворачивают часы и делают насечки.
– Это, – сказал я, – как бы плановое открытие щели, правильно? Для встречи с Малкиным и другими людьми, для обмена.
– Правильно, – за Соню ответил министр.
– А открывается ли эта щель чаще?
Соня кивнула.
– И как я об этом узнаю?
– Как он узнает об этом? – Я понял, что министр тоже хочет, чтобы я убрался восвояси. Его не интересует содержание последних газет, выступление доброго министра обороны или новости из Дагестана.
– Он почувствует, – сказала Соня. – Только мы должны быть здесь поблизости.
– Вы можете это сделать? – настаивал я.
– Сейчас Денис должен отдохнуть, – твердо сказала Соня – Я отвезу его к себе.
– Куда?
– Мы живем в библиотеке университета.
Сказав так, Соня спокойно повернула коляску и повезла Дениса к выходу. И все покорно пошли за ней. Не обладая ни силой, ни должностью, она была настолько уверена в себе, что эта уверенность передавалась и остальным. Впрочем, существование окна было важно для всех. Кроме ветеранов. Но, насколько я знал, ветераны также почему-то не трогали Соню.
Я пошел рядом с ней.
– Когда вы будете знать? – спросил я.
– Мне трудно ответить. Завтра. Вы знаете, что такое завтра? – спросила она так, словно в это слово она вкладывала свое особое понимание.
– Пожалуй, да.
Через задний ход, такой мне уже знакомый, мы вышли на улицу, и я впервые увидел и почувствовал
