– Это мне не нравится, – сказал будущий император. – Почему они едут сюда?
– Кто это?
– Вернее всего... Какого черта ветеранам понадобилось здесь? Что они пронюхали?
– Но вы же говорили мне, что найдете с ними общий язык! – Я как будто уговаривал Кюхельбекера уладить все миром, не сорвать, только не сорвать мое возвращение. Ох, как мне захотелось домой!
– Уходите внутрь, – приказал мне Кюхельбекер. – Вас они не должны видеть. Я с ними поговорю.
– Но если они враждебно настроены, – сказал я, – может, вам тоже уйти в театр? Они же не знают, где нас искать.
– Не надо недооценивать ветеранов. Они все знают. Они живут бок о бок с нами уже сотни лет. Неужели вы думаете, что существует хоть какая-нибудь неизвестная им тайна? Уходите, – повторил Кюхельбекер. – Вы же знаете, что они хотят прервать контакты с вашим миром.
Я послушался. Меня сейчас мало интересовали отношения внутри этих стай и шаек, главное – отпустите меня домой!
Я быстро прошел к сцене, поднялся на нее, прошел за кулисы.
– Что нового? – спросил я у Сони, которая все так же сидела с книжкой в руке.
– Пока ничего. – Она улыбнулась мне доброй вялой улыбкой.
– Там едут ветераны, – сказал я. – Вы знаете их?
– Конечно, знаю. Почему они едут?
– Они захватили власть на вокзале. Кюхельбекер встревожен. Он боится, не захотят ли они по горячим следам закрыть путь сообщения с моим миром, отягощенным пороками.
– Господи! – вдруг перепугалась Соня. – Вы же не представляете себе, какие это люди! Это же инквизиторы, честное слово. Мне Леонид Моисеевич столько о них рассказывал.
Денис застонал, забормотал. У меня в сердце зародилась слабенькая надежда, как огонек спички, который может задуть любой сквозняк.
– Что он хочет сказать? – спросил я.
– По-моему... – Соня отложила книжку и спросила Дениса: – Тебе тяжко? Тебе тревожно?
– У-у-у, – ответил Денис. Он старался поднять голову, потом начал перебирать пальцами, словно играл на фортепьяно.
Соня сунула книжку в карман своей хламиды и взялась за спинку кресла. Она каким-то образом чувствовала, куда надо везти Дениса. Кресло покатилось, и я слышал, шагая следом, как Денис то хлюпал горлом, то стонал, то старался произнести слово, – и эти звуки были для Сони понятными, потому что, прислушиваясь к Денису, она катила кресло меж кулис, все глубже по сцене, пока не остановилась перед задней стеной театра – кирпичной, высокой, вдоль которой на высоте трехэтажного дома тянулись металлические конструкции.
Денис удовлетворенно взвыл.
– Здесь, – сказала Соня. – Сейчас начнется. А где же господин Кюхельбекер?
– Сейчас придет, – сказал я. – Он должен их задержать.
– Он всегда бывает здесь, когда открывается щель, – сказала Соня.
– Но сегодня будут встречать меня, – заметил я, расслабляясь.
Существует опаснейший закон. Не знаю, как это происходит у вас, но если я чего-то боюсь, ожидаю со страхом, то это не происходит. Но стоит мне подумать: обошлось! – как тут же я получаю удар с совершенно неожиданной стороны.
Вот и в тот момент я расслабился. Я смотрел на стену и ожидал, что в ней откроется отверстие. Я шагну в него, и на этом мои приключения закончатся.
И тут сзади послышались голоса и шум приближающейся толпы. Конечно, толпа – это преувеличение, но я был склонен к преувеличениям.
А в стене ничего не открывалось.
От тех, кто приближался, исходила настолько очевидная угроза, что я чувствовал ее на расстоянии.
– Где это будет? – спросил я Соню.
– Что будет? – не поняла она.
– Отверстие! Щель!
– Я не знаю, – сказала Соня и тоже обернулась в сторону приближающихся голосов.
Они вошли.
Странная группа. Впереди Кюхельбекер. За ним очень старая, а может, не так старая, как изношенная, женщина с большим дуэльным пистолетом, который она упирала дулом в спину Кюхельбекеру.
Затем шел человек в сутане и капюшоне, от которого на лицо падала такая густая тень, словно у человека лица и не было. В руке этот человек держал короткую трубу. Три или четыре изношенных человека держались чуть сзади.
У меня оборвалось сердце. Я знал, что эти люди пришли специально для того, чтобы уничтожить окно. Но как они это сделают?
