В тот момент я был в большой комнате.
И мне было некуда спрятаться.
Поэтому я просто залез под рояль. Если бы хозяин дома немного наклонился, ему бы ничего не стоило меня увидеть.
При всех недостатках моего укрытия у него были и достоинства. К примеру – высокая стопка книг. Не дождавшись книжного шкафа, она лежала бруствером между роялем и комнатой. Так что случайно меня увидеть трудно.
Я отполз к стене и свернулся там калачиком. Теперь мне были видны ноги людей, но об их головах я не имел представления.
Ноги протопали по коридору. Затем появились в поле моего зрения. Две пары. Одни в блестящих ботинках, такие, наверное, носят в британской палате лордов. Вторые в грубых пижонских башмаках на толстенной подошве. Ноги в ботинках семенили часто и мелко, ноги в башмаках шагали редко и широко.
– Погоди минутку, – сказал голос Пронькина. Я узнал его сразу. – Сейчас я тебе все покажу.
Они отошли к стене. Пронькин привстал на цыпочки, затем тяжело вздохнул и поставил на пол у стены картину – голландский пейзаж с мельницей и парусником на горизонте. Главное в картине была позолоченная рама. Я эту картину заметил, но как-то не придал значения, полагая, что она часть будущего интерьера.
– Ого, – сказал низкий голос. – Швейцарский?
– Точно не знаю, – ответил Пронькин. – Кажется, японский. Тебе же, Гаврила, лучше знать. Кто из нас специалист?
И тут, даже не видя, что там в стене или на стене под картиной, я догадался, что они разговаривают о сейфе.
– Сможешь? – спросил Пронькин.
– Плевое дело. – Человек в башмаках постучал чем-то по дверце сейфа. Дверца глухо, негромко отозвалась.
– Тогда начинай, – сказал Пронькин.
– Иди кофе свари, – распорядился Гаврила.
Пронькин отправился на кухню.
Человек по имени Гаврила, очевидно слесарь по сейфам, бухнул на пол чемоданчик, какие бывают у водопроводчиков, затертый и потрепанный. Он опустился перед ним на корточки, и теперь – стоило бы ему посмотреть под рояль – он бы меня увидел. К сожалению, я не могу внушить человеку, что меня нет вообще. Не получается. Так что пришлось затаить дыхание и молить небо, чтобы он не поглядел в мою сторону.
Небо смилостивилось.
– Как же ты умудрился ключи потерять? – спросил Гаврила.
– Я же сказал – обокрали. Дачу обокрали, а ключи на даче были.
Гаврила выпрямился.
– Где у тебя штепсель?
– Поищи, – сказал Пронькин. – Я сюда недавно переехал. Сам еще не все знаю.
– Туманный ты человек, – рассмеялся Гаврила. Смеялся он сурово, будто ему и не было смешно, но требовалось издавать определенные звуки.
– Тебе будет заплачено, – сказал Пронькин, возвращаясь в комнату. – Сахар в кофе я положил.
– Ладно, поставь на пианино.
Пронькин подошел к роялю. Мне были видны его сияющие ботинки. На носке я увидел пятнышко. Мне так захотелось его стереть, что я еле удержался.
Башмаки Гаврилы тоже подошли к роялю. Гаврила отхлебнул кофе и сказал:
– Слабо завариваешь.
– Я не знал, как ты любишь.
– Не важно. А что ты из фирмы не вызвал?
– Не хочу чужих людей сюда пускать, – сказал Пронькин.
– Нужные бумаги, говоришь? – Гаврила прошел к стене, затем я увидел, как он включает дрель в штепсель, который был у самого плинтуса. Дрель зажужжала. Сначала низко и ровно, потом взвизгнула, столкнувшись с металлом. Мне казалось, что сейф должен сейчас взвыть от боли.
Когда дрель завизжала, Пронькин отчаянно завопил:
– Нельзя потише? Весь дом перепугаешь!
– Пускай привыкают, – отозвался Гаврила.
Дрель жужжала, Гаврила переступал с ноги на ногу, подбираясь к замку, выискивая в дырке нерв.
– Я не могу, – заявил Пронькин и вышел из комнаты.
Но тут же вернулся, и я понял, что бумаги, забытые в сейфе, слишком ценны, чтобы доверять их слесарю или взломщику.
