Поезд замедлил ход.
– Интересно, знал ли убийца Кивелиди, с каким ядом он имеет дело? – спросил Майоранский.
– Вернее всего, он приговорил себя к смерти.
– А может, он и не приговаривал – если инкубационный период несколько минут или даже часов, он мог спокойно уйти и умереть на улице.
Поезд останавливался.
Женщина открыла глаза и глядела на фонарь за окном. Мальчики спали.
– Сколько времени, не скажете? – спросил Егор.
– В твоем возрасте пора часы заводить, – сказала женщина. Потом поглядела на наручные часы и сказала: – Без двадцати четыре.
Значит, скоро Бологое.
Егор все ждал, что они будут обсуждать, как ехать дальше. Но об этом не было сказано ни слова.
Зато химики с удовольствием соперничали – Майоранский пытался доказать, что яды его молодости были не хуже, чем отравляющие вещества фирмы Лядова. Если бы прислушиваться и запоминать, он бы многое узнал о температурных режимах современных ядов, способах их употребления, от воды до воздуха и даже вакуума, о летальной концентрации, при которой яд убивает половину всех живых существ, попавших в поле его активности. Он даже услышал – может быть, это и есть наш убийца – о том, что Ви-икс имеет летальную концентрацию в 0,015 миллиграмма на килограмм.
Не все в беседе агентов было понятно – они многое опускали, для них очевидное.
Егор не переставал, конечно, прислушиваться к беседе, сбивался на собственные мысли. Агенты устали и подолгу молчали. А может, приближение к цели заставляло их быть серьезными? Пугало?
Если ты работаешь на Лаврентия Павловича, ни в чем нельзя быть уверенным.
– Бологое, Бологое, – громко повторял проводник, пробираясь по проходу общего вагона. – Бологое, не просыпаем, встаем, собираем вещички.
Егор очнулся.
Поезд снова замедлял ход.
За окнами замелькали огни.
У Егора не было багажа. Такого в порядочную гостиницу не пустят. Из одежды – только куртка, джинсы и, соответственно, трусы с майкой. Одежда по мере жизни в Чистилище неизбежно упрощалась. Зачем человеку одежда? Остаются лишь останки морали или, скажем, привычки ходить в одежде. Хотя нудистов тоже немало, больше, чем в обычном мире. Почти всегда можно найти голых на берегу Невы у Петропавловской крепости, они изображают там пляж.
А некоторые ходят раздевшись по идейным соображениям.
Еще не рассветало.
Рука одного из мальчиков свесилась с полки.
Все-таки начинается осень.
Мимо купе Егора быстро прошли агенты.
Егор поднялся и пошел к выходу.
Кроме них, вагон покинули еще несколько человек – те, кто добирался до работы дальше, за Бологое, и выехал заранее.
Так что под яркими фонарями на третьем пути скопилось довольно много народа.
Почти никто не говорил, словно собрались на похороны. Все были сонные и мрачные.
Егор сразу отыскал глазами своих спутников.
Они ежились, их, как и Егора, тревожно схватил утренний холод. Не то чтобы было очень холодно, Егор подумал, что градусов десять, не меньше, но они ведь отвыкли от холода.
А тут еще подул ветер. Так что зашумело в вершинах деревьев и захлопали крыльями, завопили разбуженные вороны.
Толпа растекалась ручьями через пути – некоторые к вокзалу, другие – по ту сторону путей.
Агенты Берии пошли к станционному зданию.
Егор увязался за ними. Он шел шагах в десяти и думал, что делать человеку, у которого нет денег. Совершенно нет, ни копейки. Водитель автобуса может его не пустить.
«Хорошо, в крайнем случае запомню номер автобуса и подожду рассвета.
Как-нибудь дозвонюсь до института – даже если милостыню придется просить».
Резкий женский голос командовал маневровыми паровозами, которые перевозили вагоны с путей на пути, формировали составы или занимались другими полезными делами.
Егор, уже подойдя к вокзалу, даже не сразу сообразил, что слова радиоголоса относятся к нему.
Впрочем, никто не обратил на эти слова внимания, потому что люди сочли – продолжается разговор между своими, станционными.
– Егора Чехонина просят пройти в комнату дежурной милиции. Повторяю, Чехонина Егора просят пройти
