существование пистолета создавало на раскопках особую психологическую обстановку.
– Как всегда, господин Грегг отказал нам в простой просьбе и поставил под угрозу наши жизни, – сказал ассистент. – Он сделал вид, что не верит в существование медведей.
– Странно, – доктор с недоверием поглядел на близкие заросли кустарника. – Мы были убеждены, что зверей здесь нет…
Перед тем как возвратиться в больницу, где ей предстояло пожить еще несколько дней под присмотром медиков, Кора Орват заглянула в дом, где обитали археологи.
Дом был привезен ими в сложенном виде и установлен на краю поселка – последним в ряду домов и складов, рядом со свалкой, которая возникает возле любого колониального поселка и против которой выносятся грозные постановления и запреты, но она существует, и растет, и пополняется жителями. Однако соседство свалки никак не смущало археологов, и они даже не замечали ее. Может быть, потому, что не очень следили за порядком у себя дома? Кора вдруг поняла, что ей обязательно надо будет когда-нибудь побывать на Ксеро. Ведь как ни говори – она провела некий период своей жизни в шкуре ксерянки.
Дом был двуличен.
Двуличность заключалась в том, что снаружи он не отличался от прочих домов городка, если не считать куда более широких дверей, чем принято у людей.
Ассистент обогнал их и первым вошел в дом. Кора последовала за ним, мысленно поблагодарив ксерянского архитектора: впервые за эти дни ей не надо было протискиваться в дверь.
Внутри все было приспособлено под куриные нужды.
Из овального холла, общего для всех жителей дома, в разные стороны вели овальные арки. Налево, как объяснил ассистент Орсекки, арка вела на кухню: у археологов было общее хозяйство. Направо – в туалетный блок. Когда Кора заглянула туда, ее охватило желание остаться там надолго – все тело ее радостно запело, когда она увидела, как могут быть удобно устроены умывальники и туалетные принадлежности. Но Кора была не одна и потому должна была держать себя в руках.
– Неужели вы не узнаете свой дом? – осторожно спросил ее Орсекки. – Неужели вам изменила память?
– Разумеется, я ничего не узнаю, – ответила Кора. – Я ведь помню дом, в котором я жила на Земле. Каждую половицу в нем.
– А что такое половица? – спросил ассистент.
– Вот видите! Этого вы никогда не видели.
– И все же мне очень грустно, – признался ассистент. – За несколько дней я потерял единственных близких мне существ на всей этой планете. И тем более мне нелегко, когда я вижу вас, госпожа Гальени- папа, я же знаю каждое перышко на вашем теле, я же знаю, как вы закатываете ваши черные глазки, как переступаете этими очаровательными когтями, как поднимаете свои изящные крылья… простите, но мне больно!
– Я вас понимаю, – вздохнула Кора. – Я очень хотела бы вам помочь. Но это выше моих сил.
Орсекки провел ее из овальной гостиной вперед и сказал:
– Дверь налево – мой насест. Двери направо – ваши.
И отступил, будучи глубоко убежден, что в своей-то комнате вдова профессора все вспомнит.
Но, разумеется, Кора ничего не вспомнила. Она даже не знала, за какой из дверей находилась ее комната.
Так что она решила действовать последовательно.
Сначала отворила первую из дверей. Дверь поддалась легко – она была не заперта.
За дверью обнаружилась комната вполне земного вида, до разочарования обыкновенная. Хотя Кора ожидала увидеть насест – палку на какой-то высоте, на которой ее новые знакомые проводили ночи.
Единственной непривычной деталью в комнате была кровать, которая оказалась вовсе не кроватью, а большой надутой круглой подушкой с углублением в центре. Коре не надо было объяснять, насколько это удобно, – все ее тело ринулось к этой подушке – это же кровать-мечта для настоящей курицы!
– Узнаете? – спросил местный доктор, который не спускал глаз-маслин со своей подопечной.
– Не столько узнаю, сколько чувствую, – честно ответила Кора. – Я сразу поняла, что это и есть то, что коллега Орсекки называет насестом.
– Правильно, – откликнулся тот сзади, довольный догадливостью Коры.
– Я бы осталась здесь, – сказала Кора.
– И не боитесь, что духи погибших хозяев будут вас беспокоить? – Местный врач как бы шутил, но улыбались лишь яркие губы.
– Я и есть дух, – ответила Кора.
Кора подошла к рабочему столу, занимавшему всю дальнюю сторону комнаты. Стол был куда ниже, чем столы на Земле, и сделан в форме полукруга, чтобы профессору было легче доставать нужную бумагу или книгу. Кресла или стула не было – вместо них – такая же подушка, как кровать, только куда меньше. На столе Кора увидела две фотографии. На одной была изображена госпожа Гальени-папа. На второй – толстый, печального вида петух, совсем белый, если не считать желтизны на крыльях, желтого клюва и красного гребня. Правда, на фотографии не были видны ноги и хвост.
– Это он? – спросила Кора.
– Да, – ответил ассистент. – Это мой учитель, а ваш супруг. Профессор Гальени. Погибший от злодейской руки.
Кора подняла фотографию своего погибшего супруга.
