– Но разве это не грозит большими неприятностями?
– Ой, не говори! Об этом даже страшно подумать!
– Именно из-за этого ты ощипал тело профессора Гальени?
Археолог вздрогнул, как ударенный током.
– Ты знаешь об этом?
– Боюсь, что об этом завтра узнают все. Ты, как всегда, неаккуратен.
– Но что я сделал не так?
– Ты не смог изменить свой голос, ты оставил на мешке отпечатки пальцев… тебя видели, наконец, когда ты подвозил мешок к заднему ходу магазина. – Кора лгала, полагая, что хоть в чем-то она попадет в цель. А Орсекки был в таком состоянии, что не мог сопротивляться…
– О ужас! – прошептал он. – Я попался…
– Ты так надеялся, что никто не вспомнит в комиссии, какого цвета было оперение профессора?
– Это было наивно, – сказал петушок. – Но я находился в таком нервном состоянии, что не смог придумать ничего лучше. Я выкрал тело профессора, ощипал его и спрятал в болоте. А перья решил спрятать в подушках магазина…
– И все неаккуратно, непрофессионально, – презрительно произнесла Кора. – Лучше бы и не начинал. Ну какой из тебя преступник! А куда дел его фотографию?
– Я ее закопал. Он же на ней весь белый! Я не гожусь даже для этого…
– К тому же я считаю, что ощипать и выкинуть своего учителя, знаменитого профессора, – акт чудовищного цинизма, – сказала Кора.
– Я его ненавидел! – громко заявил петушок. – Я его ненавидел за то, что он купил тебя, несмышленыша, студентку, затащил, как паук, в свою спальню! Он не имел права владеть тобою! Он не имел права жить! И я должен признаться тебе, любимая, что, ощипывая этого старого развратника, я испытывал наслаждение – наслаждение мстителя!
– А когда ты его убивал, то тоже испытывал наслаждение? – спросила Кора в том же тоне, надеясь, что он сразу признается.
– Я его не убивал, – просто ответил археолог.
– Ну-ну, – мягко укорила его Кора. – Ты же во всем уже сознался. Осталось совсем немного. Ты только расскажи мне, как ты подкрался к профессору и с наслаждением вонзил ему в шею нож.
– С наслаждением?
– С таким же, как ощипывал его.
– Нет! Нет, только не это! Я ощипывал его мертвого, это совсем другое. Но убить его я не смог. Я пытался… я хотел, ты же знаешь! Когда я узнал, что ты беременна от меня, когда я понял, что вылупятся цыплята наших с тобой цветов, я понял, что придется от него избавиться…
– Иначе тебя выгонят с работы.
– И не только это! Я стану отверженным…
– А, ты понял, взял нож и пошел за профессором!
– О нет! Не надо! – археолог бросился бежать от Коры. – Я не могу смотреть тебе в глаза!
– Нет, ты признайся! – кричала, догоняя его, Кора. – Ты это сделал?
– Если ты… если ты, любимая… – тут он сильно взмахнул крыльями и неожиданно для Коры, а возможно, для себя самого, взмыл в небо.
Он летел вдаль над пропастью, над рекой, и до Коры донесся его прощальный крик:
– Если ты так считаешь, то я согласен! Я убил профессора! Я убил его!.. убииииииииил…
– Убиииил! – подхватило эхо.
– Убил, оказывается, – сказал мальчик Хосе-джуниор, который никуда не убегал, а стоял неподалеку, держа в руках два вытащенных из Орсекки пера, два золотых пера, каждое размером с мальчика.
– А ты что здесь делаешь? – грозно спросила Кора. Этот свидетель ей был не нужен. Еще пойдут сплетни…
– Не бойся, тетя Кура, – сказал мальчишка, который был очень сообразительным. – Я никому не скажу. Рано еще, да?
– Рано, – сказала Кора.
– Но когда нужно, ты меня позови, я, где надо, выступлю свидетелем. Собственными ушами слышал, как этот чайник сознался.
– Хорошо, – сказала Кора. Ей было ужасно жаль молодого археолога. До слез жаль. Преступление страсти – все равно преступление. И, без сомнения, на родной планете его ждет горькая судьба… если не гибель. «И зачем только я избрала такую жестокую профессию? Кто дал мне право решать, жить или не жить этим существам, которые полюбили друг друга…» Но Кора преодолела минуту слабости. Она вспомнила, что ради собственного счастья совсем не обязательно убивать старого мужа своей любовницы.
– Ничего, – сказала Кора вслух. – Справедливость должна восторжествовать.
– Справедливость? – спросил Хосе-джуниор. – Где вы ее видели, тетя?
