вся разница.
– Как ты цинична, Соня.
«В таких случаях, – подумала Лидочка, – спортивные комментаторы говорят, что боксеры проводят разминку».
– Вы не спрашиваете, почему я вдруг приехала. Взяла и приехала, – послышался голос Сони.
– Чтобы пообедать? – с иронией спросила хозяйка дома.
У нее был молодой голос, он не состарился вместе с хозяйкой. Когда говоришь с такой женщиной по телефону, рассчитываешь увидеть благородное изящное существо – только таким природа дает звучные с хрипотцой голоса. Здесь же природа схитрила.
– Меня беспокоит состояние Алены, – произнесла Соня.
– Оно всех давно беспокоит, – ответила Татьяна Иосифовна, щелкнув зажигалкой и, видимо, закурив сигарету.
– У меня такое впечатление, что она на грани срыва, – сказала Соня.
– И это заставило тебя бросить все и кинуться ко мне, в глушь, зная, что я давно уже не авторитет для собственной дочки и что мои увещевания вызовут лишь обратную реакцию.
– Но все же вы ее мать. А я ее ближайшая подруга.
– Меня вообще удивляет, что у Алены может быть подруга. Я вспоминаю слова: «И у крокодила есть друзья». Ты слышала?
– Неужели вам безразлична судьба вашей единственной дочери?
В голосе Сонечки задрожали слезы.
– О господи! Почему я родилась в стране демагогов?! – воскликнула Татьяна Иосифовна. – Ты лучше расскажи мне, что вам с Аленой или тебе одной от меня нужно. Только учти, что денег у меня нет и никогда ни для Алены, ни для тебя не будет.
– Мне не нужны ваши деньги, – сказала Соня. – Я приехала, потому что всерьез обеспокоена судьбой Алены. Вы знаете, что она практически перестала принимать пищу. Она похудела на пять килограмм.
– Я мечтаю об этом.
– В ваши годы об этом можно не задумываться.
– Не спеши загонять меня в могилу.
Лидочка хотела отбить мясо, но потом передумала. Ей становился весьма любопытен нечаянно подслушанный разговор о незнакомой Алене, дочери Татьяны Иосифовны, и уж совсем не хотелось напоминать собеседницам, что за стеной стоит невольная слушательница.
– Так что же изменилось? – Татьяна Иосифовна сердилась. – Чем ее состояние отличается от того, что было год назад?
– Она в кризисе.
– Это что означает?
– Это означает, что Алена близка к самоубийству. Я не боюсь этого слова, потому что я стараюсь предотвратить это несчастье, но я не всесильна.
– А чем я могу помочь?
– Вы рассуждаете, будто вы и не мать Алены, а совершенно посторонний человек. Даже соседи по дому беспокоятся о ее состоянии.
Разговор за стеной прервался.
Лидочка представила себе, как Татьяна Иосифовна, вальяжно расположившись на диване, медленно курит, не глядя на Соню, а та нервно примостилась на краешке стула, готовая продолжить свою речь и понимая, что у нее нет слушателя.
Лидочка представила себя на месте Сони – и ощутила бессилие от бесплодной попытки выполнить миссию.
– Ты хочешь, чтобы я позвонила и поговорила с ней? – спросила наконец Татьяна Иосифовна.
– Только при условии, что вы не скажете, что я к вам приезжала.
– Ну уж совсем сумасшедший дом! А с чего это я ей позвоню? Что я ей скажу? До меня дошли слухи?..
– Если она узнает, что я ездила к вам, она меня никогда не простит. Вы сделаете еще хуже. Вы не представляете! Она же как на краю пропасти – неосторожный толчок, и она может сорваться вниз!
Соня громко всхлипнула, Татьяна Иосифовна недовольно произнесла:
– Не надо этих театральных представлений. Они никому еще не помогали.
– Я не представляю…
– Мне пришлось, в отличие от тебя, прожить трудную жизнь, на грани голодной смерти, поминутно всем рискуя. И я научилась эту сволочную жизнь ценить. Ценить каждую ее минуту!
– Татьяна Иосифовна, я все знаю, – устало произнесла Соня. – Мы же сейчас не о вас говорим, а об Аленке. Вы же живете в отдельной даче, водопровод, канализация и так далее. А ваша дочь в Москве готова покончить с собой.
– Но уж не от голода! – воскликнула Татьяна Иосифовна. – А от простой банальной причины, которую я называю распущенностью.
– Вы можете называть это как хотите, но я, как ее ближайшая подруга, официально вам заявляю: Аленушка страдает. Искренне страдает. Из-за этого мерзавца она готова покончить с собой.
– Когда на сцене появляется очередной мерзавец, я это и называю распущенностью. Нельзя метаться всю жизнь в поисках мужских объятий. Нужно уметь сохранить чувство человеческого достоинства.
Лидочка поставила кастрюлю с очищенной картошкой на плиту, потом стала искать, где Татьяна хранит масло, чтобы поджарить мясо. Она опустилась на корточки, открыла дверцы шкафа под кухонным столом. Оттуда выбежали вереницей несколько больших черных тараканов. Лидочка отпрыгнула и чуть не села на пол – она не выносила этих тварей.
– Извините, – бубнила за стеной Соня. – Я приехала к вам не потому, что люблю слушать ваши поучения. Со мной все в порядке. Я не собираюсь травиться или стреляться. Речь идет о вашей единственной дочери.
– Но я же не могу к ней поехать! Я физически не в состоянии.
– Заставьте ее приехать к вам! Прикажите. Вы же умеете.
– Ну, хорошо, хорошо. Я сейчас кончаю шестую главу воспоминаний. Кстати, как тебе название: «Остров ГУЛАГа». Правда, неплохо? Я билась над названием две недели. А в пятницу проснулась ночью и подумала: ведь лагерь – это остров, один из островов – ты меня поняла?
– Татьяна Иосифовна! – Сонечка могла быть упорной. – Я приехала к вам потому, что боюсь за судьбу вашей дочери. Неужели вы не понимаете, что речь идет о жизни и смерти хорошего человека! При чем тут название книги?
– Жизнь нам дается только один раз… – начала было Татьяна Иосифовна и оборвала сразу, узнав, видно, в ней неудачную цитату.
Лидочка чуть было не рассмеялась: уж больно забавно прозвучала цитата в устах Татьяны Иосифовны.
Подсолнечное масло обнаружилось в холодильнике, на дне литровой банки.
– Вы говорите о своей дочери, – голос Сонечки повысился, она перешла в наступление, – словно она вам чужой человек, будто мы с вами не сидели на кухне и не обсуждали ее судьбу после первой попытки самоубийства.
– Ах, ты напомнила! – с сожалением произнесла Татьяна Иосифовна и вплыла на кухню. Лидочка как раз собиралась лить масло на сковороду.
– Нашла масло? А я боялась, что не найдешь. И, пожалуйста, Лидочка, не трать много масла – мне так трудно ходить в магазин.
Соня стояла в дверях, смотрела в спину старой писательницы и старалась привлечь внимание Лидочки гримасами и дать ей понять, с каким чудовищем ей, Сонечке, ратующей за спасение подруги, приходится иметь дело.
– Ты, разумеется, слышала наш разговор, – утвердительно произнесла Татьяна Иосифовна. – Не возражай, здесь перегородки фанерные, каждое слово слышно.
– Я занималась обедом, – ответила Лидочка, но это прозвучало как попытка оправдаться.
