надеяться Сони. – Но Лида расскажет!
– Кто ей поверит? – сказал Петрик, примериваясь куском ленты ко рту своей возлюбленной.
– Ей поверят, – сказала Соня. – Убей ее.
– Хватит, – рассердился Петрик. – Ты из меня Синюю Бороду какую-то делаешь. Не буду я связанных женщин убивать. Не моя специальность. А если убивать – то обеих сразу. Лады?
– Нет, ты меня не понял… я буду за тебя, а она против тебя… Петрик, миленький, возьми меня с собой…
– Ты меня утопишь. Мне не нужен балласт.
Петрик ловко наклеил ей на рот кусок ленты, и Соня стала крутить головой, стараясь что-то сказать. Она надувала щеки, и Петрику стало смешно…
Женщины сидели на стульях рядом. В большой комнате.
– Никуда не рыпаться, – приказал Петрик. – Мне нужно три часа. Только три часа, а там ищите меня, где хотите. Так что молчите, или моя мстящая рука вас достанет из-под земли.
Он положил пистолет в карман пальто. Он не видел, что у него на пальто пятнышки крови.
– Все нормально, – сказал он, – мы никому не причиним вреда.
Он закрыл форточку и сказал:
– Не хочу, чтобы вы у меня простудились.
Затем прошел на кухню, там тоже хлопнула форточка.
Он вышел из кухни, не закрыв за собой дверь.
– Прощайте и простите, – сказал он. – Было приятно познакомиться.
Соня плакала и крутила головой, стараясь освободиться от ленты.
Лидочка не стала смотреть на Петрика.
Тот перекинул через плечо лямку сумки и вышел в коридор.
– Мать твою, – выругался он, – понакидали здесь трупов.
Это были его последние слова.
Хлопнула дверь.
Лидочка обернулась к Соне. Соня плакала, и слезы стекали по щекам и падали на грудь.
«Ничего, нас освободят, – мысленно уговаривала она Соню. – Я очень надеюсь на лейтенанта Шустова. Он обязательно пожелает меня допросить в десять утра. Довольно скоро. А час или два можно посидеть и так. Ведь Петрик мог нас и убить. Но пожалел. И правильно сделал».
Глава 10
Прилетай скорей!
Наверное, через минуту, не больше, после ухода Петрика Лида почувствовала запах газа. Тошнотворный, мертвый запах.
Где-то ей приходилось читать, что газ специально делают вонючим, чтобы люди не травились почем зря. Пахло не то чесноком, не то варящейся цветной капустой.
Лидочка стала вертеть головой – как же могло получиться, что этот дурак не закрыл газ, когда уходил из дома?
И тут же она поймала себя на том, что мыслит какими-то житейскими категориями: уходя из дома, не забудь выключить газ…
И тут завыла Сонька.
Она тоже почуяла газ и раньше, быстрее Лидочки поняла, что это означает.
Петрик, уходя, проверил, закрыты ли форточки, а потом спокойно открыл газ. Он не хотел рисковать.
С его сволочной позиции, поведение было вполне логичным. Он уже натворил столько, что двумя молодыми женскими телами больше или меньше, не играло особой роли. Правда, некоторую пикантность придавало всему то, что среди новых жертв оказалась Сонька, которая была верной помощницей и исполнительницей замыслов корыстного Петрика. Не исключено, что порой инициатива исходила от нее самой. Впрочем, трудно представить себе, как могла Сонька решиться убить свою подругу, – впрочем, даже это можно объяснить: ведь она ее не убивала, она как бы оставила подруге свободу выбора: хочешь пугать Осетрова, хочешь шантажировать его – погибнешь. Но ведь если бы Аленка не захотела этого делать, она бы осталась жива? Только все равно непонятно – какого черта было все это городить, если в распоряжении Петрика было такое запугивающее устройство, как Гоша, который теперь грудой одежды перегородил прихожую, и те звери, что замучили в сарае Осетрова?
Мысли эти текли в голове Лидочки, как текли бы и в любой другой обстановке, но все усиливающийся запах газа спутывал мысли и рождал страх.
Охваченная ужасом, Сонька рвалась и билась в путах, но, видно, немецкие изготовители липкой ленты делали ее на совесть… «О чем я думаю? Почему я все еще не умерла от страха?»
С жутким грохотом Сонька умудрилась-таки опрокинуть стул и свалиться набок. Но это не освободило ее, стул лишь вывернул, падая, ей ногу, и Соньке было больно, она выла все сильнее – даже странно, что можно так выть, если у тебя открыт только нос. А запах газа становился невыносимым, и Лидочка хотела лишь одного – чтобы ее не вырвало, ей было бы очень стыдно, если ее найдут всю испачканную в собственной рвоте, захлебнувшуюся ею.
Толстая, в рваной одежде Сонька выла у ног и дергалась, как червяк, на которого наступили… А какая она, смерть от удушья газом? Наступит ли сейчас просто туман или будет больно? Как ей хотелось выть, подобно Соньке…
И тут в дверь позвонили.
Самый обыкновенный звонок. Так звонит почтальон.
Сонька оборвала вой. И стало так тихо, что Лидочке показалось – а может, это так и было, – что она слышит шипение, с которым газ рвется из конфорок.
Звонок послышался снова.
– Ы-ы-ы-ы! – завыла вновь Соня. Но Лидочка понимала, что эти звуки слишком слабы, чтобы вырваться на лестничную площадку. Позвонили еще раз. Настойчиво.
И тогда в Лидочке возникла надежда, что люди, которые звонят в дверь, знают, что она там, внутри.
Она вдруг поняла, что рвется и бьется в тенетах, подобно Соне, сама не замечая того, – тело никак не хотело сдаваться, хотя дышать уже было нечем.
Потом звонки прекратились.
Ее охватил ужас, Лидочка поняла, что, не дозвонившись, спасители ушли…
И Соня замолчала – кажется, потеряла сознание.
Стало так тихо, что донеслись звуки с улицы. Нетерпеливый гудок автомобиля, которому кто-то помешал на повороте в Электрический переулок. Даже голоса на улице.
И вдруг Лидочка услышала голоса за дверью. Возможно, это было лишь наваждение, химеры умирающего мозга. А может быть, в таком критическом состоянии и органы чувств на несколько секунд могут приобретать дополнительные качества… И Лидочке показалось, что она слышит разговор за дверью. Голос коменданта Каликина:
– Петренко от них вышел, я видел, да соваться не стал…
Другой голос:
– Газом пахнет.
Комендант:
– И точно, газом пахнет.
И знакомый голос, который Лидочка почти узнала:
– Плохо дело. Надо принимать меры.
Комендант:
– Но вы же понимаете, что я никакой ответственности не несу…
Незнакомый голос:
– Лейтенант, ты что? Сейчас вызовем пожарных. Они с балкона заглянут.
– И увидят трупы?
– Ну не так уж все трагично…
