— Я зайду через полчаса. Можно подняться к тебе в номер? То, что я тебе скажу, не нуждается в лишних ушах.
Марсиаль, чувствуя, как забилось его сердце, бросил взгляд на Ольгу, сделавшую вид, что не слушает.
— Жду.
Он положил трубку и повернулся к ней.
— Дорогая, искренне сожалею, но тебе придется переместиться к себе в номер. Сюда скоро придет Эрст.
Она вскочила с постели и поспешно собрала свою одежду.
— Эрст? Может быть, он сообщит тебе что-нибудь интересное.
— Надеюсь. Он хочет поговорить со мной конфиденциально.
Бросив вещи в свой номер, сообщавшийся с номером Марсиаля, Ольга быстро застелила постель, приоткрыла окно, чтобы развеять легкий запах собственных духов, и проверила, не осталось ли в комнате каких-либо следов ее присутствия. Она ведь так же, как и Гор, стремилась к тому, чтобы у Эрста не возникало и мысли о ее существовании. Убедившись, что в комнате царит полный порядок, она пылко обняла фотографа.
— Убегаю. Если ты куда-нибудь с ним пойдешь, постучи ко мне в дверь, когда вернешься, даже если будет очень поздно. Я была бы рада, если бы это оказался тот случай, которого ты так ждешь.
— Постучу непременно.
Ольга ушла, и каждый из них со своей стороны закрыл на задвижку дверь, соединявшую их смежные номера. Когда Эрст появился, Марсиаль заметил, что телохранитель выглядит уставшим и что под глазами у него круги.
— Ну рассказывай, как обстоят дела?
Охранник сразу попросил что-нибудь выпить и не произнес ни слова, пока не опорожнил свой стакан.
— Дела обстоят очень просто. Если эта поездка продлится еще две недели, я впаду в нервную депрессию.
— Так тяжело? А вот он показался мне, правда, видел я его всего два раза, да и то издали, он показался мне весьма расслабленным.
— Он! — взревел Эрст. — Расслабленный? Не то слово! Он человек не только расслабленный, но и абсолютно безответственный. Он буквально все свое время проводит в толпе. Ускользает от нас, как уторь. И это вовсе никакая не храбрость, это, я повторяю тебе, полная безответственность, вот что это такое. Он даже не отдает себе отчета в том, какой опасности он подвергается.
— Может, ты принимаешь чересчур близко к сердцу свою работу? Ты часом не преувеличиваешь все эти опасности? Какие-нибудь новые основания для тревоги? История со строительными лесами?
— С этой стороны ничего нового. Кажется, расследование топчется на месте.
— Ну вот! В общем, одни только смутные подозрения. Поездка-то проходит без сучка и задоринки. Если судить по тому, что я видел собственными глазами, президенту везде оказывают восторженный прием. Несколько случайных неодобрительных выкриков сразу же потонули в шуме аплодисментов. Лично я убежден: его враги поняли, что партия проиграна, пали духом и попрятались кто куда.
— Это ты так думаешь, — проворчал Эрст. — Я знаю, таково официальное мнение, которое старательно поддерживается и его сторонниками, и его противниками… Ну так вот, могу под большим секретом кое-что тебе сообщить, если ты пообещаешь мне никому об этом не рассказывать, поскольку Маларш не хочет предавать инцидент огласке. Он считает, что это нанесет ущерб его растущей популярности. Все дело в том, что попытка убить его уже была.
— Как?
Марсиаль Гор почувствовал, что бледнеет, и яростно взмахнул рукой.
— А вот так. Это произошло в Авиньоне. Но покушение было плохо подготовлено… Его замыслил какой-то фанатик, сумасшедший или полусумасшедший, у которого не было никаких шансов преуспеть в своем деле. Нам, охранникам, даже не пришлось вмешиваться… Его поймал один полицейский инспектор, заметив револьвер, плохо замаскированный под габардиновым плащом. Револьвер оказался заряженным. Инцидент прошел незамеченным. И тем не менее он стоял в каких-нибудь десяти метрах от Маларша, когда его арестовали. Он уже доставал свое оружие.
— Его имя известно?
— Какой-то Аралидес или что-то в этом роде; во всяком случае, грек. А почему тебя интересует его имя?
— Меня? Да оно, в общем-то, меня не интересует, — ответил Марсиаль, стараясь скрыть охватившее его волнение.
— По всей вероятности, речь идет о слегка неуравновешенном одиночке. Но даже один этот факт должен тебя убедить, что у меня есть веские причины спать лишь вполуха.
— Но боже мой!..
Марсиаль Гор чувствовал, как на него накатывает не поддающаяся контролю ярость, и ему пришлось вцепиться в ручки кресла, чтобы скрыть дрожание рук. Ему вдруг показалось, будто против него составил заговор некий таинственный легион дураков и фанатиков, которые стараются воспрепятствовать осуществлению его планов.
— Боже мой! А куда же смотрят ваши службы безопасности? Нельзя же пускать опасных психопатов бегать по улицам в дни президентского визита!
Эрст, похоже, расценил это замечание и тон, которым оно было сделано, как критику в свой адрес, и стал оправдываться.
— Успокойся. Мы помним о них. К сожалению, не все же полусумасшедшие состоят на учете. В конце концов, мы не такие уж неуклюжие, раз этого типа своевременно схватили.
— Своевременно? В самый последний момент! Ты считаешь это нормальным? Ты сказал, что он находился всего в десяти метрах от президента!
Гор никак не мог успокоиться, и, ослепленный гневом, он все яростнее обвинял телохранителей в непрофессионализме. Казалось, безопасность президента заботила фотографа в эту минуту едва ли не больше, чем несчастного Эрста.
— Да он ведь сам сует нам палки в колеса, — оправдывался сконфуженный охранник. — Он буквально поминутно ломает наши тщательно составленные планы, сводя на нет все предосторожности. А его легкомысленная жена ведет себя еще хуже, чем он… Как-то на днях взяла да и отправилась с ним на улицу в девять утра, хотя выход был предусмотрен на десять часов… Это было настоящее бегство. Вдвоем, без охраны, под ручку, как двое влюбленных, только что в темных очках… Глупое ребячество!
— Ребячество? Тебе это кажется ребячеством? Я бы назвал это скорее безумием, — со вновь вспыхнувшим возмущением закричал Марсиаль Гор. — А ты, в чьи обязанности входит следить за каждым его шагом, ты позволяешь ему совершать такие безумные поступки! А кроме того, ты клялся, что предупредишь меня, если представится случай…
— Говорю же тебе, что я и сам ничего не знал об этом. Он никого не поставил в известность. Похоже, прихоть внезапно зародилась в ее птичьих мозгах, и Маларш, как мальчишка, позволил себя увлечь… Они провели на улице четверть часа, гуляя, рассматривая витрины, играя, видите ли, в иностранных туристов. Ты представляешь! К счастью, никто их не узнал. Иногда удаются самые большие безумства. Это его камердинер предупредил меня… Когда он вернулся, я попросил у него, у Пьера Маларша, президента Республики, личной аудиенции. И он принял меня. Вид у него был смущенный. Мне было плевать на этикет, и я был почти в ярости…
— Было от чего, — пробурчал фотограф. — На твоем месте я пригрозил бы отставкой.
— Приблизительно это я и сделал. Жаль, что ты не видел эту сцену. Он отдавал себе отчет в том, что набедокурил. Уверяю тебя, у него был вид провинившегося школьника-прогульщика. Вот. Только я не могу долго на него сердиться. Я искренне люблю его и пытаюсь поставить себя на его место… В конце концов, он пообещал мне больше так не делать, по крайней мере, не предупредив меня заранее.
— Это уж самый минимум, — заметил Гор более спокойным, но все еще довольно сухим тоном.
— …Поскольку он все-таки намеревается повторить то же самое, причем в очень скором времени.
