волнениями, а Латинский квартал окутывала атмосфера мятежа.
Причиной этого возбуждения был президент Республики Пьер Маларш, избранный несколько месяцев тому назад. Правые консервативные партии ставили в вину новому главе государства либеральные нововведения, но особенно их раздражал сравнительно молодой возраст Маларша — ему едва перевалило за сорок — и его неопытность. В стране разыгрались нешуточные страсти, подобные тем, что терзали общество из-за преклонных лет его предшественника. Поскольку это обстоятельство вызывало во Франции инстинктивное к нему недоверие у всех без исключения партий, в том числе и у тех, которые одобряли его политику. Оно снискало молодому президенту большое количество врагов. Надо сказать, сам он ничего не предпринимал для того, чтобы успокоить своих противников и, казалось, даже, напротив, не без удовольствия провоцировал их. Будучи недавно избранным, президент объявил о своей предстоящей женитьбе на киноактрисе, которая в свою очередь была гораздо моложе его самого. Этот поступок вызвал у противников Маларша вспышку озлобления и ярости. То и дело вспыхивали враждебные, иногда весьма бурные манифестации под руководством националистических группировок, недавно реорганизованных на манер довоенных экстремистских лиг.
Марсиалю Гору, который давно испытывал глубочайшее презрение к политическим событиям, мотивы этой лихорадки казались совершенно ничтожными. В свое время уличные волнения ассоциировались в его сознании с надеждой сделать интересные снимки, но сегодня, когда инвалидность не позволяла ему участвовать в волнениях, они становились для него лишь поводом для все новых горьких воспоминаний о былом..
Его призвание обнаружилось как раз в эпоху волнений. Он без всякого удовольствия вспоминал себя в 1936 году. Ничего, кроме презрения к тому юному болвану, каким он виделся себе теперь, Марсиаль Гор не испытывал.
Едва распрощавшись с детством, он почти совсем забросил учебу, чтобы окунуться с головой в политику, или, во всяком случае, в то, что он так называл. Это означало для него принимать участие во всех бунтарских манифестациях, пускать в ход кулаки, а то и дубинки в компании таких же, как и он, фанатичных парней, активных членов одной крайне правой лиги. Какой именно? Сейчас он бы даже затруднился сказать, настолько это прошлое было лишено всякой реальности. Он рано остался без матери, отец же, реакционный журналист, закрывал глаза на его выходки, не отказывал ему в деньгах и лишь снисходительно улыбался, глядя на его синяки и шишки, или узнав, что придется идти в комиссариат, где сын провел ночь после очередной уличной схватки. Подобные инциденты окружали молодого Марсиаля в глазах его товарищей ореолом мужества, и он гордился этим.
Этот период его жизни продолжался недолго, и сегодня Марсиаль был рад этому. Все закончилось со смертью отца, оставившего его фактически одного в мире, без средств и по сути без образования. Он чуть было не связал тогда еще крепче свою судьбу с этими подрывными организациями, чуть было не стал своего рода платным профессиональным мятежником. Ему делались подобные предложения, и природная лень, атлетическое сложение и боевой характер едва не увлекли его на эту стезю. Лишь интерес, который проявил к нему старый Турнетт, заставил Марсиаля отказаться от такой перспективы.
Старый Турнетт! Сейчас, когда тому перевалило за восемьдесят, он, несомненно, соответствовал этому эпитету, но Марсиаль называл его так и раньше, не с насмешкой, а, напротив, с оттенком уважения. Турнетт всегда ему нравился. Он был другом отца, хотя и не разделял его убеждений. В самом деле, мысль о том, что у старого Турнетта могли быть политические убеждения, казалась Марсиалю Гору совершенно невероятной, даже нелепой. С таким же успехом можно было заподозрить в подобном безумии в отношении его самого, Марсиаля Гора. Турнетт был фотографом, и никем больше. Именно в этой роли ему случалось сопровождать отца Марсиаля в период подготовки репортажей. Во время совместной работы у них почти всегда возникали споры, а то и бурные ссоры. Гор-отец, всегда склонный интерпретировать событие в свете своих убеждений и в соответствии с линией своей газеты, пытался добиться от Турнетта, чтобы снимки, иллюстрирующие текст, были выполнены в том же тенденциозном духе, от чего его друг упорно отказывался.
Несмотря на различие взглядов, оба ценили друг друга, и после смерти журналиста Турнетт оказался единственным, кто вспомнил о его сыне, что само по себе было событием невероятным, ибо забота о человеческих существах отнюдь не входила в число его привычек. Он давно уже обратил внимание на этого непутевого парня, который, по его мнению, мог плохо кончить. Когда Марсиаль был еще ребенком, фотограф, показывая ему свою коллекцию фотоаппаратов, включавшую почти все существовавшие тогда модели, и объясняя, как они действуют, заметил, что этот шалопай, ничем, казалось, всерьез не интересовавшийся, слушает его с необычайным вниманием. Он даже разрешил ему сделать несколько снимков, позволивших Турнетту прийти к выводу, что мальчик одарен своеобразным инстинктивным умением снимать. Позже, вступив в пору своего бурного отрочества, Марсиаль позабыл об этих уроках.
Турнетт навестил его через несколько дней после смерти отца. Марсиаль валялся в постели, курил сигарету за сигаретой и был погружен в размышления о сделанном ему предложении стать профессиональным смутьяном. Турнетт предложил ему другое:
— Нужно все-таки выбрать себе какую-нибудь профессию. Ты мало что умеешь, но у тебя есть способности и острый взгляд. Послушай меня: сейчас во всех газетах и журналах с головокружительной быстротой развивается фотографическая служба. И везде не хватает людей, мне это хорошо известно. В первую очередь им требуются подвижные и ловкие парни для того, чтобы делать репортажи. Думаю, там ты сможешь найти применение своим силам.
— У меня же нет в этом деле никаких навыков.
— Если ты проявишь добрую волю, я научу тебя основам ремесла. Эта профессия не из легких, но я считаю, что данные у тебя хорошие.
Молодой человек надолго задумался. Его не соблазняла перспектива каждый день ходить на работу. Турнетт не настаивал.
— Ты можешь попробовать и сам решишь, лежит у тебя к этому сердце или нет. Я принес тебе фотоаппарат. Он, правда, далеко не новый, но в хорошем состоянии. Поноси его с собой, когда ходишь гулять. Ты ведь, наверное, большую часть своего времени проводишь на улице. Улица иногда подбрасывает нам интересные сюжеты.
— Какие сюжеты?
— А вот это ты будешь решать сам. Суть дела здесь в том и состоит, чтобы определить, есть ли у тебя рефлексы и чутье. Это — первые качества фотографа-репортера. Нужно угадать, какой снимок может вызвать сенсацию, какой захотят поместить в газете на первой странице, и при этом важно не опоздать нажать на кнопку. Иногда это вопрос секунд или даже долей секунды… Важно также инстинктивно почувствовать, где самая удобная позиция для съемки, уловить ту живописную, необычную деталь, которая придаст фотодокументу особую ценность, а потом не дать ей ускользнуть… О нет, не думай, что это будет так уж легко, но все же попробуй.
Марсиаль без особого энтузиазма взял фотоаппарат, пробормотав несколько вежливых слов благодарности. Тем не менее на следующий день, отправляясь на одно обещавшее быть бурным собрание, он машинально сунул аппарат в карман старого габардинового пальто, которое он надевал в таких случаях.
Собрание оказалось еще более оживленным, чем ожидалось. После него на улице там и сям разгорались драки между членами лиги и группой их противников. Находясь, как всегда, в первом ряду «ударного отряда», Марсиаль Гор вскоре попал в самую гущу схватки. Отделавшись от одного из противников, он перевел дыхание и стал осматриваться вокруг, чтобы определить, где его действия окажутся наиболее эффективными. Похоже было, что его сторонники побеждали. Невдалеке пятеро или шестеро его товарищей, оттеснив двух врагов, осыпали их ударами. Один из противников опустился на землю и пытался защищаться, обхватив голову руками.
Марсиаль подошел ближе, чтобы вместе со всеми освистать побежденных, и машинально сунул руку в тот карман пальто, где обычно лежала его дубинка. Обнаружив там фотоаппарат Турнетта, он достал его, не слишком задумываясь над тем, что делает. Какое-то время с удивлением смотрел на него, потом отступил на несколько шагов и поднес аппарат к глазу, пытаясь навести его на сцену драки, и через несколько секунд
