На пути под Хевроном,В каменистой широкой долине,Где по скатам и склонамВековые маслины серели на глине,Поздней ночью я слышалПлач ребенка — шакала.Из-под черной палатки я вышел,И душа моя грустно чего-то искала.Неподвижно светилиМолчаливые звезды над старой,Позабытой землею. В могилеПочивал Авраам с Исааком и Саррой.И темно было в древней гробнице Рахили.
«И умерла, и схоронил ИаковЕе в пути…» И на гробнице нетНи имени, ни надписей, ни знаков.Ночной порой в ней светит слабый свет,И купол гроба, выбеленный мелом,Таинственною бледностью одет.Я приближаюсь в сумраке несмелоИ с трепетом целую мел и пыльНа этом камне, выпуклом и белом…Сладчайшее из слов земных! Рахиль!
Это было весной. За восточной стенойБыл горячий и радостный зной.Зеленела трава. На припеке во рвуМак кропил огоньками траву.И сказал проводник: «Господин!Я еврей И, быть может, потомок царей.Погляди на цветы по сионским стенам:Это все, что осталося нам».Я спросил: «На цветы?» И услышал в ответ:«Господин! Это праотцев след,Кровь погибших в боях. Каждый год, как весна,Красным маком восходит она».В полдень был я на кровле. Кругом, подо мной,Тоже кровлей, — единой, сплошной,Желто-розовой, точно песок, — возлежалДревний город и зноем дышал.Одинокая пальма вставала над нимНа холме опахалом своим,И мелькали, сверлили стрижи тишину,И далеко я видел страну.Морем серых холмов расстилалась онаВ дымке сизого мглистого сна,И я видел гористый Моав, а внизу —Ленту Мертвой воды, бирюзу.«От Галгала до Газы, — сказал проводник, —Край отцов ныне беден и дик.Иудея в гробах. Бог раскинул по нейСемя пепельно-серых камней.Враг разрушил Сион. Город тлел и сгорал —И пророк Иеремия собралТеплый прах, прах золы, в погасавшем огнеИ рассеял его по стране:
