Пой, соловей! Они томятся:В шатрах узорчатых мимоз,На их ресницах серебрятсяАлмазы томных крупных слез.Сад в эту ночь — как сад Ирема.И сладострастна и бледна,Как в шакнизир, тайник гарема,В узор ветвей глядит луна.Белеет мел стены неясно.Но там, где свет, его атласГорит так зелено и страстно,Как изумруд змеиных глаз.Пой, соловей! Томят желанья.Цветы молчат — нет слов у них:Их сладкий зов — благоуханья,Алмазы слез — покорность их.
Ай, тяжела турецкая шарманка!Бредет худой согнувшийся хорватПо дачам утром. В юбке обезьянкаБежит за ним, смешно поднявши зад.И детское и старческое что-тоВ ее глазах печальных. Как цыган,Сожжен хорват. Пыль, солнце, зной, забота…Далеко от Одессы на Фонтан!Ограды дач еще в живом узоре —В тени акаций. Солнце из-за дачГлядит в листву. В аллеях блещет море…День будет долог, светел и горяч.И будет сонно, сонно. ЧерепицыСтеклом светиться будут. ПромелькнетВелосипед бесшумным махом птицы,Да прогремит в немецкой фуре лед.Ай, хорошо напиться! Есть копейка,А вон киоск: большой стакан водыДаст с томною улыбкою еврейка…Но путь далек… Сады, сады, сады…Зверок устал, — взор старичка-ребенкаТомит тоской. Хорват от жажды пьян.Но пьет зверок: лиловая ладонкаХватает жадно пенистый стакан.Поднявши брови, тянет обезьяна,А он жует засохший белый хлебИ медленно отходит в тень платана…Ты далеко, Загреб!
